Земля, товарный космопорт «Камышинский». 23 октября, вечер
Камышинский космопорт – жуткая дыра. Здесь нет ни приличных гостиниц, ни магазинов, ни развлечений. На многие гектары – одни только взлетно-посадочные площадки, склады, топливные станции, ремонтные доки и прочие безжизненные формы.
Все невообразимо огромное, однообразное и тоскливое. В плохую погоду – втройне тоскливое. Сегодня как раз такая погода.
С юга к этой махине примыкает крошечный городок, скорее даже поселок, где живет персонал. Всего около трех тысяч душ, и все друг друга знают, хотя бы в лицо. Там, кстати, есть и заведения, и магазины, но на чужих смотрят косо. Подцепить там сговорчивую девочку сложнее, чем поручкаться с президентом Солнечной Федерации. Бары закрываются в десять вечера. В одиннадцать обоследние окна в домах, и поселок вымирает.
«Камышинский» – всего лишь торгово-транспортная площадка. Здесь не бывает скучающих пассажиров, делегаций, туристов, поэтому развлечения не предусмотрены. Я терпеть не могу «Камышинский», потому что здесь нельзя думать ни о чем, кроме работы.
Вечером, без четверти пять, я стоял возле южной проходной и ждал, когда появится Толстый. Валил снег, который глушил свет и без того тусклых фонарей. В воздухе висел едкий запах ракетного окислителя – признак, по которому я где угодно узнаю космодром даже с закрытыми глазами. И еще – негромкий вибрирующий гул, который не смолкает ни днем, ни ночью.
Я не знаю, как люди проводят целую жизнь в этом запахе и в этом шуме. Я простоял здесь всего пятнадцать минут и уже терял терпение. А люди терпят это годами. Возможно, в служащих любого космопорта зреет сумасшествие. Жаль, не знаю статистики.
Толстый вышел из стеклянных дверей проходной ровно в пять минут шестого. Не узнать его было трудно: подпрыгивающая гора жира, обернутая в серо-голубую униформу таможенной службы, увенчанная мятой фуражкой.
Он подошел к своей машине и приготовился втиснуться в салон, когда я неслышно выступил из темноты у него за спиной.
– Толстый, у вас когда-нибудь бывает хорошая погода?
Он вздрогнул, но быстро овладел с собой.
– Грач? Черт тебя возьми, ты бы еще в офис ко мне приперся!
– А чего это мы стали такие пугливые?
– А ничего! И так начальство намекает, что какие-то типы ко мне то и дело шастают.
– Да не смеши меня, Толстый. Угостишь начальство коньячком – и нет проблем. Кому нужны проблемы в вашей чертовой дыре? А «типы, которые шастают», между тем тебя кормят, помнишь?
– Хватит базарить, садись в машину.
В машине у Толстого всегда пахнет какой-то жратвой. И во рту у него постоянно какая-то жратва, я вообще привык видеть его жующим. Чисто эстетически мне это не нравится, но бизнесу не мешает.
