Генрих Редько по прозвищу Коготь шёл по ноябрьской улице и нервно кусал губу. Что-то было неладно в городе. Он чувствовал, чувствовал, что происходит какая-то дрянь, но никак не мог поймать след или отголосок, чтобы размотать клубок и от тревоги перейти к фактам.
Пятое ноября. Уже отгремел день всех святых. Пусть в городе не особо его праздновали, а всё же несколько баров устроили шумные вечеринки с маскарадом, в витринах мелькали черепа и ведьмы, а пару фонтанов подсвечивали красным. Но время прошло, праздник забыт, и у многих мысли о новом годе, от чего же чувство, что явилось зло и протягивает свои усики сквозь брусчатку?
Генрих сплюнул на мёрзлый асфальт. Был поздний вечер, подмораживало, и влажный после дневного дождя камень был покрыт причудливой изморозью.
– Хм, – сказал Генрих.
Вынул руки из тёплых карманов пальто и присел на корточки, разглядывая узор.
– Будь я проклят, если это не руны, – пробормотал он, поводив рукой над снежком.
Проходящий мимо старичок покосился на него с подозрением:
– Мальчик, ты не поздно гуляешь?
«Сам ты мальчик», – молча огрызнулся Генрих и прищурился на незнакомца. Тот качнул головой, зашаркал дальше. Генрих встал и проводил его оценивающим взглядом – как знать, даже такая случайная встреча может оказаться неслучайной в его деле. Усмехнулся воображению, видеть в обычном прохожем подручного Зла, пожалуй, чересчур даже для него.
Он достал блокнот и зарисовал узор с места, где стоял, прошёлся за набросками до нескольких ключевых точек города: кладбище, церковь, мэрия, школа и два перекрёстка. Дома сравнит и поищет ключи в своих книгах. Глянул на башенные часы над площадью. Совсем поздно, почти десять вечера. Поспешил домой.
Мать, конечно, заждалась. Кутаясь в старенькую шаль, привычно проворчала, что она волнуется, что ужин на плите, чтобы постарался выспаться. Генрих в ответ привычно поцеловал её в щёку, скинул свою грязную одежду в корзину и укрылся в комнате. Глянул на себя в зеркало, «мальчик, значит?». Ну, может быть. Вид молодой, тёмные волосы встрёпаны, кожа не грубая. Зато взгляд мрачный и, хотелось думать, загадочный. Понимал, это уж точно мальчишество – но у всех свои слабости, в конце концов.
Несколько ночей Генрих корпел над рисунками. Листал свои конспекты с письменами и чужими языками, древними или искусственными. Даже заглянул в закрытый раздел библиотеки института – было, кому провести. Сделал ещё несколько эскизов, благо, ночи стояли морозные, а снегопады пока не начались.
Он даже обратился за помощью к коллегам. Но Виктор Вендин, он же Лис, знал ещё меньше, хотя вызвался побродить в ночное время и послушать город. А Шустрый, Дин Сашкец, был слишком загружен.
