Варя держала в руках осколки от бабушкиной вазы. Она в сердцах бросила её вслед уходящему мужу. Дверь за Степаном закрылась навсегда, а осколки разлетелись по полу с таким звоном, будто билась не ваза, а все квартирные стёкла одновременно. «Ну и чего ты добилась? ― обвиняла сама себя Варя, прижимая к груди обломки. ― Впрочем, Степан прав, как и всегда».
Ей бы выбросить этот мусор, и вместе с ним забыть всё что случилось, как страшный сон. Стереть из памяти годы, превратившие её жизнь в лоскутное одеяло, сотканное из предательств, обид, поражений и пустых надежд.
Но что-то остановило её. Может быть, память о счастливом времени, когда у Вари сердце ещё было целым и не разрывалось на кусочки от боли. А может быть, это просто впитавшаяся в кожу усталость и страх, что-то изменить в своей жизни. Она села на пол, аккуратно сложила все уцелевшие черепки в коробку и поставила её на шкаф.
Слезы предательски заструились по щекам. Варя злилась уже на саму себя, за свою несостоятельность, за бессилие и мягкий характер. Ей казалось, что вместе с бабушкиной вазой рухнуло всё, что имело хоть какое-то значение для неё. «Я ― никто, я не заслуживаю любви, ― думала Варя, ― я и жить-то толком не умею. А сберечь нажитое тем более». Она корила себя за лишние килограммы, за преждевременные морщинки на тусклом лице, за непослушные волосы и веснушки. За неудавшийся брак, за свой скверный характер и поступки. За то, что так и не родила детей…
Всю ночь Варя съедала себя маленькими ложечками, сделавшись к утру совершенно пустой, словно стаканчик из-под мороженого. Она сжалась в комочек на краю дивана и, наконец-то, уснула.
***
Спустя пару недель после ухода Степана, Варя случайно узнала от соседки бабы Тамары, что в Питере есть несколько японских мастеров кинцуги. Они умеют искусно реставрировать разбитую посуду: каждую трещинку они тщательно подчёркивают золотистым клеем и покрывают лаком, даря изделию новую жизнь. «Склеивают чашку, а налаживается жизнь», – заговорщицки прошептала соседка и подмигнула ей. И Варя тут же, повинуясь непонятному внутреннему порыву, завернула уцелевшие части вазы в платок, и поехала к одному из них.
В Питере она была всего однажды, когда покупали обручальные кольца со Степаном. В их небольшом карельском поселке все закончились и пришлось на электричке ехать в северную столицу. Тогда город показался ей огромным атлантом, удерживающем на своих плечах бесконечные каналы, мосты, дворцы и… небо! Необычайно серое, с вкраплениями горько-пепельных облаков, оно нависало над ними и плакало, плакало не переставая. Словно знало уже тогда, что никакой семейной жизни у Вари не выйдет.
