Большая часть панельной девятиэтажки с потрепанным белым фасадом исчезла, будто и не существовало ее никогда. Несмотря на объективность факта, его мозг отказывался воспринимать открывшееся взгляду. Все выглядело настолько противоестественно, что в голове за секунду возник защитный рубеж, отделяющий осознание реальности такой, какая она есть от понятия «немыслимое».
Улицу разрубило пополам лезвием невидимой гильотины. Через несколько метров от него асфальт дороги и тротуар обрывались, упираясь в высокую ярко-зеленую траву, какую можно было увидеть только в рекламных роликах дорогих телевизоров, для демонстрации их запредельных четкости и глубины цвета. Трава мягко покачивалась на ветру, весело играя лучами солнца, а кроме нее на много километров вперед не было больше ничего. За зеленой равниной, прямо от линии горизонта, вставала к небу сплошная, бесконечно высокая черная стена.
Вдруг стало очень тихо. Куда-то исчезли игравшие в палисаднике перед подъездом девятиэтажки дети. Только ярко-красный резиновый мяч сиротливо лежал возле клумбы в форме лебедя, сделанной из старой шины, окрашенной в белый цвет, который почти стерся из-за дождей и пыли. Пропали с тротуара пешеходы, спешившие по своим полуденным воскресным делам, замолкли яростно сигналившие друг другу автомобили, спешившие проехать на зеленый свет на повороте с перекрестка.
Над пустынным морем травы все так же быстро бежали с запада на восток низкие, темные кучевые облака, грозившие вот-вот разразиться дождем с грозой. Он невольно задрал голову вверх, до боли в шее, и почувствовал, как его, несмотря на тридцатиградусную жару, начинает бить озноб. Там, в вышине, встретились два неба. Одно до рези в глазах светлое, голубое и безоблачное – то, под которым стоял он, и второе, которое накрывало поле – темное, застилаемое тучами. Граница просматривалась совершенно четко, на ее краю тучи исчезали, растворяясь в голубизне без следа.
В этот момент ушла тишина, и он понял, что вокруг кричат. Кричит молодая девушка в легкомысленном желтом платье с глубоким декольте, потому что под ногами у нее лежит половина молодого человека, а ее белые босоножки стоят посреди огромной лужи крови. Так просто, половина человека, как в кино. Одна рука, одна нога, широко распахнутый, налившийся кровью глаз и все его внутренности, безумным коктейлем покинувшие тело за секунду падения.
Кричит молодая мама, заламывая руки и бессмысленно нарезая круги вокруг опустевшей детской коляски, в которой буквально только что лежал ее ребенок, и вот вдруг его не стало, как и водителя маршрутки, которая сейчас на полном ходу прошла сквозь прозрачную стену, кувыркнулась в траву и лежала на крыше, задрав к небу задние колеса. Оказалось, мир за гранью располагался немного ниже, буквально на полтора метра, и этого хватило, чтобы автобус перевернулся. Он видел руки, множество рук, взрослых и детских, прижавшихся изнутри к стеклу и извивавшихся, как полураздавленные дождевые черви, выползшие на мокрый асфальт после ливня. В автобусе тоже кричали.
