Дорогая Якобина, ты же меня знаешь: когда меня режут, я терплю, но когда дополняют, становится нестерпимо.
Из кинофильма «Тот самый Мюнхгаузен»
Совсем молодой главный герой по имени Кеша томился в неведенье. Сосредоточенный, в высоком цилиндре и шлёпанцах, он сидел на последнем абзаце и нервно курил. Иногда болтающийся шлёпанец цеплял колонтитул, тогда Кеша вздрагивал, ёжился и вдумчиво сплёвывал, стараясь попасть в циферку «8», притаившуюся на краю страницы. Смешное, должно быть, со стороны зрелище. Смешное. Но не до смеха.
Николай, его автор, ушёл в издательство ещё утром. Ушёл решать судьбу новой рукописи, а значит и его – Иннокентия. Туда-сюда, здесь же всё рядом, недалеко… И нету, и нету… и сил тоже нет – свихнешься от ожидания. Пожалуй, более опытным, растиражированным протагонистам не привыкать – заскорузлая, тёртая братия. Смельчаки, растудыть! А ведь первый раз был у каждого. И даже у них. Причём, не просто первый из многих, а, возможно, единственный. Другими словами – последний. А там забвение, тлен… – и этого в стол. Вон их – два ящика похеренной колькиной макулатуры. Один на одном – в братской могиле. Такие красивые и такие ненужные.
Наверно, и я.
Николай вернулся под утро – тяжёлый и абсолютно неудержимый в своей порывистой поступи. Не раздеваясь, прогнал до окна, оттуда обратно и, замерев на мгновение, повалился на стул.
– Врёшь – переигрываешь, – брезгливо процедил Иннокентий. Сто раз смирившегося с собственной участью, сейчас его неосознанно тянуло на колкости.
Ответом был ироничный смешок. Их взгляды встретились, и теперь по глазам, по лукавому прищуру герой уловил нечто загадочное, заставившее всё его тщедушное тельце собраться, словно перед прыжком.
– Да говори же… блин… не молчи! – давясь внезапно нахлынувшим нетерпением, прошипел он. – Взяли? Рукопись… А?! Ну скажи, взяли?! нет?!
– Нет, не взяли, – обрубил Николай и с ехидством осклабился. – Правда, это не всё. Ты представляешь, сказали, ты им понравился. Ага, сильно-сильно. Но не рассказ – рассказ им не нужен. Роман подавай. Дикие времена: ничего не читают – только романы.
Про такой поворот Иннокентий не думал, а потому растерялся. Хорошо это? Или плохо? Или всё сразу? О романах он имел лишь общее представление. Больше страниц, больше героев… Вроде и всё. Так в чём же загвоздка?
– А в том, что романов я не пишу, – развёл руками писатель. – Не могу. Не получается. Понимаешь, не прёт. Засыпаю на середине. Не хотел огорчать, но, похоже, будущего у тебя не предвидится.
