Мне было 17.
В нашей деревне часто шептались про столицу.
Старики у костров рассказывали сказки детям:
– Там улицы вымощены белым мрамором, – говорил один. – И маги шагают по ним так, что искры сыплются из-под ног.
– А в храмах горят вечные огни, – добавлял другой. – Их питают силы тех, кого увезли из наших земель.
– А ещё, – вздыхали женщины, – одарённых одевают в дорогие одежды и кормят сладостями, о которых мы и не мечтали.
Мальчишки слушали, раскрыв рты, и грезили, как их заберут в столицу и сделают героями.
Даже взрослые иногда говорили с завистью:
– Повезло тем семьям, у кого родится одарённый. Слава на весь род. Почёт на века.
Отъезд считался праздником. Люди наряжались, выводили детей на площадь, гордились ими.
Только я знала: это не праздник. Это прощание.
Никто никогда не возвращался. Ни один.
И никакие сладости не стоили того, чтобы оставить дом.
Моя жизнь в деревне была тёплой и простой.
По утрам я просыпалась от стука молота в кузнице. Отец вставал ещё до рассвета, и его руки всегда пахли железом и дымом. Мама засиживалась над тканями так, что глаза у неё слезились к вечеру, но она всё равно улыбалась, глядя на нас.
А Тарен… мой брат был ураганом. Сколько помню – он всегда носился босиком по траве, возвращался с разбитыми коленями, вечно с новыми «сокровищами»: то жук в ладонях, то пёрышко, то камень «с особым блеском».
– Смотри, Элли! – кричал он, гордый, будто нашёл золото. – Это талисман! Теперь ты всегда будешь в безопасности!
– Глупый, – я улыбалась и поджимала губы, чтобы не рассмеяться. – Талисманом для меня ты и сам являешься.
Он сиял. А я в этот миг чувствовала, как в груди просыпается моя тайная сила – огонёк, который я училась держать под замком.
Только ради него.
Ради Тарена я клялась себе: никто никогда не узнает о моём даре.
Все считали меня обычной.
Дочерью кузнеца и ткачихи, ничем не выделяющейся среди других девушек. И мне это подходило.
Ведь мне почти восемнадцать – если дар не открылся к этому возрасту, значит, его нет и не будет. Так думали соседи. Так надеялась моя семья.
А я лишь улыбалась и позволяла им верить.
На самом деле я была другой.
Светлые, почти серебристые волосы я всегда убирала в тугую косу, чтобы они не лезли в глаза. Но пряди всё равно выбивались и спадали на лицо. Глаза… вот что выделяло меня сильнее всего. Они не были ни синими, ни серыми, как у большинства. В них таился странный, чуть заметный фиолетовый оттенок, из-за которого соседи иногда посмеивались: «У кузнеца дочь с глазами ведьмы». Я смеялась вместе с ними, но внутри знала – в их словах есть правда.
