Если бы это существо увидел гном, он бы нахмурился и потянулся к оружию. Если бы его встретил человек – изумился бы, что такие создания вообще существуют.
Он возвышался, как живая тень, сотканная из металла и времени. Тёмно-синяя кожа сливалась с узорами древности, будто сама ночь оставила на нём свои письмена. В золотом свете глаз не было ни тепла, ни жизни – лишь знание, столь древнее, что оно тяготило саму ткань бытия. Невозможно было сказать, одета ли эта фигура, или же броня, испещрённая мерцающими золотыми линиями, стала частью его бессмертной плоти. Череп пересекали рельефные узоры и тёмные полосы, словно инкрустация безумного гения.
Эльфы не считали его обычным сородичем, он был живым свидетельством забытых эпох – оракулом, рожденным во времена Древних.
* * *
Феликс, не поднимая своих бирюзовых глаз попросил:
– Вы можете ему приказать, Ваше величество.
Царь, проживший более четырёх веков, обладал пронзительным взглядом светлых, почти белых глаз, сияющих холодным светом. Его волосы, длинные и тяжёлые, падали пурпурным водопадом на плечи и спину. Лицо оставалось спокойным, лишённым морщин и признаков времени, но в этой гладкости читалась усталость столетий, столь безмерная, что сама тишина казалась его спутницей.
– Прикажите, мой Царь, и он повинуется, – учёный говорил тихо, склонившись в почтительном поклоне, и всё же ощущая взгляд старца.
В стороне стоял Великий князь небес Каркаданн, что привёл малого эльфа по его настоятельной просьбе.
– Феликс, – тихий голос, словно ручей, готовый раствориться в недрах земли, – Есть вещи, над которыми не распространяется власть ныне живущих владык. Ты просишь меня стать той рукой, что кинет камень в гладкую поверхность лунного озера. И думаешь, что станешь самим камнем. Но есть истина, которую тебе следует узреть: не круги на воде нужны нашему народу. Царь должен окунуться в омут с головой. И только он – никто другой оракула не устроит.
Малый эльф совсем опустил голову; кончики очень длинных ушей будто повисли в печали.
– Как я не могу стать тобой, так и ты не можешь следовать лишь моему приказу. Ему необходим Царь, прошедший традицию посвящения.
Феликс вздохнул, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь найти слова, брешь в логике…. И он находил их, ибо то, что говорили в Совете Четырёх, то, что требовал Синизмату – оно было неправильным, неестественным, жёстким, словно железнодорожное полотно, не позволяющее свернуть в сторону от проложенного пути. Все его доводы разбивались о холодное отрицание без понятной причины.
