Доминик осторожно крался вдоль крепостной стены. Город затаился, и было в нем так тихо, что каждый шаг крадущегося путника, отзывался на его коже противным ознобом страха. Город будто умер этой ночью, но вдруг резкий визг дикого кота разорвал тишину и Доминик прижался спиной к стене так сильно, что чуть было сам не вскрикнул от боли. Вслед за визгом глупого животного послышался топот бегущих людей, и юноша в бледно-свинцовом свете весенней Селены узрел два огромных черных силуэта. Это были хранители ночного покоя, поклявшиеся вчера на городской площади поймать коварного колдуна, наведшего порчу на город.
Уже неделю в городе лютовала черная хворь. Она хватала всех без разбора, отравляла кровь и покрывала тело многочисленными темными пятнами, наводя ужас на городских жителей. Редко кто не боялся этой страшной напасти. Мало было таких в городе, но все-таки они были и вот именно к ним относился крадущийся Доминик. Стражников, бегущих в его сторону, он очень боялся; острых когтей дикого кота тоже боялся, а вот черной болезни нет. Доминик вообще никаких болезней не боялся, ему не до этого было. Он уже пятый год искал панацею. Сначала искал вместе с отцом, а потом, когда отец умер, испробовав на себе новое чудодейственное лекарство, Доминик стал искать панацею один.
Тяжело дышавшие стражники с копьями наперевес пробежали мимо. Юноша немного постоял, провожая взглядом их уродливые спины, и двинулся дальше, шаря по шершавой стене руками. Где-то здесь должен быть пеньковый канат. Этот канат повесил смотритель стены хромой Альфонсо в обмен на десять серебряных монет. На меньшее он никак не соглашался. Пришлось уступить. Конечно, деньги большие, но канат сейчас дороже.
Доминик уцепился за мокрую пеньку и пополз вверх по каменной стене. Подниматься верх было тяжело. Руки скользили по сырому канату, на ноги тоже было мало надежды, влажная стена никак не хотела давать им надежной опоры. Юноша, уже два раза сорвавшись ногой с нащупанного уступа, больно ударился коленом об острый камень. Второй раз боль он стерпел, только закусив до крови губу.
Забравшись на вершину стены, Доминик решил передохнуть и отдышаться. Было тихо и темно. На Селену наползли темно-серые облака, и её лик еле-еле просматривался над шпилем городской ратуши. Доминик улыбнулся, подумав, что само провидение стало на его сторону, набросив серую дымку на яркий свет ночного светила.
Юноша торопливо перекрестился и пополз вниз в непроглядную тьму того внешнего мира, от которого город так старательно отгораживался высокой стеной. Там было страшно, но там было и то, чего надо добыть Доминику для приготовления панацеи, если конечно рецепт дяди Иогана верен. Три дня назад приполз он чуть живой, грязный, и обросший к порогу Доминика. Доминик сперва без разговора вышвырнул старика вон, но тот упорно продолжал стучаться в дверь палкой, отвлекая юношу от работы. Доминик даже старую шпагу достал из-под лавки, чтобы как следует припугнуть оборванца. Однако старик не испугался, и, вяло отмахнувшись от боевого оружия, показал юноше фамильное кольцо их семьи, прошептав при этом сиплым голосом
