– По дороге разочарований снова зачарованный пойду! – дурнинушкой орал в ванной Максим. «Видать, бреется», – Бабаня ухмыльнулась и перевернула блин. Нынче даже первый не был комом, значит, у Максимки день будет хорошим, без заковырок. Эта примета работала уже лет тридцать, как только он впервые с радостным визгом схватил с подноса горячий блин и вонзил в него свой единственный молочный зуб.
Начинать субботу с блинов – добрая традиция их маленькой дружной семьи, где первые семь лет Максимка звал ее Аннушкой, и только пойдя в школу, повысил до Бабани, ловко соединив имя и звание в одно слово. Бабанин сын, отец Максима, погиб уже после Третьей Мировой войны, а мать умерла через месяц после родов. «Слабенькая была», – утирая пухлой рукой мокрые глаза, говаривала Бабаня в дни памяти, разливая вишнёвую наливку по маленьким граненым рюмочкам. Эти дни сближали их, отодвигая бесчисленные споры и обиды по мелочам, обнажали родство душ и невероятную схожесть в мимике и повадках, как будто окутывая невидимой шалью тёплого единения два поколения одной семьи.
Максим ворвался в кухню мокрый, довольный, босоногий, с взлохмаченной рыжей шевелюрой, в мокрых же шортах рухнул на стул и всплеснул руками:
– Ну, ты почему опять на старой сковородке блины жаришь? Я же тебе «умную» блинницу подарил!
– Ой, да привычнее на старой, меня уже твой умный дом так достал, что скоро совсем на дачу съеду, будешь тут один куковать. Ни дверь открыть-закрыть, ни унитаз смыть, ни даже комнату проветрить – орёт твоя Катька как блаженная про то, что я застужу тебя, драгоценного.
– Так я ж её отключал, вроде бы…
– А я вместо выключателя в прихожей по пульту попала, вот она и опять тут.
– А чего молчит?
– А мы поссорились.
Максим громко захохотал басом, прихлопывая по коленкам, понимая, что хитрая Бабаня сама включила ИИ, чтобы «не сдохнуть со скуки в ваших каменных джунглях». Она не любила все эти «новомодные штучки», по-прежнему звонила ему по смартфону, пугаясь, когда в саду возникал его аватар
