Ночь на станции «Элизиум» не отличалась от дня ничем, кроме приглушённого освещения в жилых секторах и тихого гудения систем жизнеобеспечения, которое в эти часы становилось почти различимым. Каэль Северин предпочитал именно это время – когда коридоры Центрального Архива пустели, когда шаги коллег не отвлекали от работы, когда можно было остаться наедине с документами, хранившими память человечества.
Он сидел за рабочей станцией в секторе 7-Дельта, и голубоватый свет голографического дисплея отражался в его глазах – одном сером, другом янтарном. Результат неудачной транспозиции, как значилось в его медицинской карте. Побочный эффект, который он давно перестал замечать, но который другие неизменно отмечали при первой встрече. Разноцветные глаза делали его лицо асимметричным, странным – подходящим обрамлением для человека, который никогда не чувствовал себя частью окружающего мира.
Перед ним разворачивались столбцы данных: метаданные архивных записей, датировки, индексы подлинности. Рутинная верификация – работа, которую большинство архивистов считали утомительной, но которую Каэль выполнял с методичной точностью, граничащей с одержимостью. Каждое несоответствие, каждая аномалия в данных представляла для него загадку, требующую решения.
Тороидальная станция «Элизиум» медленно вращалась вокруг своей оси, создавая искусственную гравитацию для двенадцати миллионов жителей. За бронированными иллюминаторами простиралась бездна космоса, усеянная далёкими звёздами, но Каэль редко смотрел на них. Его вселенная ограничивалась стенами Архива – бесконечными рядами хранилищ данных, уходящими в глубину станции подобно позвоночнику какого-то титанического существа.
– Архивист Северин, – раздался голос системы оповещения, – напоминание: ваша смена заканчивается через четыре часа. Рекомендуется запланировать период отдыха в соответствии с протоколом здоровья 7-А.
Каэль проигнорировал сообщение. Система напоминала ему об этом каждую ночь, и каждую ночь он оставался до тех пор, пока не закончит текущую задачу. Сон мог подождать. Сон приносил сны, а сны иногда превращались в нечто иное – в обрывки образов, которые не принадлежали его памяти, но которые казались более реальными, чем воспоминания о собственном детстве.
Фрагментарный синдром. Официальный диагноз, поставленный семнадцать лет назад после серии необъяснимых эпизодов. Редкое состояние, при котором стирание памяти во время Протокола Забвения срабатывает неполностью. Он прочитал всё, что смог найти об этом синдроме в открытых медицинских базах, но информации было удручающе мало. Большинство страдающих этим недугом направлялись на «глубокую очистку» – процедуру полного стирания личности с последующим восстановлением базовых функций.
