Изжаренная душным июлем Москва тонула в тополином пухе.
Края дорог и лужи опушились кокетливыми белыми воротничками, и Владе казалось, что какой-нибудь убийца подушек прячется на горячих крышах и вспарывает их, рассыпая невесомые белые перья над городом. Летний воздух на Садовом кольце пел, струился, обвевая ласковыми ручейками икры ног и плечи, обещая жаркое лето и зазывая куда-нибудь на песчаный пляж, окунуться в прохладную озерную воду, ощутить под ногами упругую зелень травы…
Влада с досадой поглядывала то на экран мобильного, показывающего без десяти шесть, то на толпу людей, в час пик жаждущих троллейбуса. До места сбора волонтеров Темного Департамента еще около пяти остановок: если пойти пешком, точно опоздаешь.
А лето звало, пело, боролось за свои права посреди города, уставшего от жаркого дня и мечтающего о прохладных сумерках. Лето боролось с Владой, убеждая ее, что девчонке в четырнадцать лет нечего делать на остановке, к которой вот-вот подкатит троллейбус, чтобы отвезти на каторгу.
Каторгой студенты Темного Универа обозвали ночные дежурства волонтеров Темного Департамента, проходившие два раза в неделю. Опять на всю ночь отправят дежурить у воняющей сыростью подворотни на Маросейке, где в луже нахлебался бензина городской водяной. Его придется уговаривать помолчать, а не орать на весь двор неприличные песни и не плеваться вонючей водой в проходящих мимо людей. Или заставят смывать граффити со стены дома какого-нибудь упыря, нахамившего светлому магу около ночного клуба и не способного попасть домой из-за нарисованной около подъезда разлапистой лилии. Маги любят такие штучки: нарисуют свой символ там, где живет нечисть, а ты потом два часа води кисточкой с краской по штукатурке, пока пострадавший ноет, фотографирует тебя на айфон и выкладывает в Инстаграм трагический пост: «Френды, торчу у дома. Миленькая волонтерша сдирает ихнюю светлую пакость со стенки. Всем чмоки».
– Эй, заходишь или нет?
Нетерпеливый окрик, донесшийся сзади, оторвал Владу от размышлений и вернул в реальный мир. Троллейбус уже секунда как подкатил и распахнул двери, а Москва не терпит медлительности. Люди здесь не ходят, а бегают по тротуарам; миллисекундная задержка на светофоре – и машины захлебываются возмущенными гудками.
Зацепив кого-то локтем, Влада решительно вскочила на ступеньки, бормоча извинения и по привычке протискиваясь в самый конец. Троллейбус издал протяжный вздох, будто протестуя из-за набившегося в его нутро людского компота, и, дернувшись, отчалил от остановки в спешащий поток Садового кольца.
