Хроники неподвижного пути
«Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Всё, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты…»
Юрий Гагарин, 12 апреля 1961 года.
Сознание возвращалось к Элайдже Кину медленно и неохотно, словно совершая тяжкое восхождение из бездны к свету, которого здесь никогда не существовало. Первым к нему пришло слуховое ощущение – навязчивый, идеально ровный гул систем жизнеобеспечения, фоновая симфония одинокого бдения, никогда не прекращавшая свой монотонный речитатив. Затем – холод, ледяной и пронизывающий, будто всё существо превратилось в кристалл, скованный космическим морозом. Тупая боль, словно после непосильной тренировки, заставила ощутить каждую мышцу, каждый сустав, застывший в неподвижности.
Открыв глаза, мужчина увидел плывущий, нечеткий мир: не белый потолок медицинского отсека, а матовый пластик крышки криокапсулы. На внутренней поверхности мерцали безразличные зеленые цифры, словно вечный приговор: «Цикл: 9. Статус: Норма. Время до следующего пробуждения: 182 д. 06 ч. 14 м.». Металлический привкус регенерационного коктейля застоялся на языке.
С усилием, будто преодолевая гравитацию неведомой планеты, оттолкнул крышку. Движения оказались скованными, механически выверенными. Начался заученный ритуал возвращения к псевдожизни: несколько глотков безвкусной, насыщенной электролитами воды через трубочку, надевание простого серого комбинезона, висевшего на крючке как саван. Взгляд упал на руки – кожа сухая, испещренная едва заметными следами датчиков. Элайджа чувствовал себя не отдохнувшим, а выжатым, как лимон, выброшенный после приготовления Лонг айленда.
Вышел в зал – стерильно-белое, залитое холодным голубоватым светом помещение напоминало склеп. Рядом с его капсулой стояли другие шесть – прозрачные саркофаги с вечными пассажирами «Ковчега». Медленно прошел между ними, словно хранитель музея восковых фигур, позы членов экипажа казались неестественно совершенными, отточенными до скульптурной чистоты. Лица сохраняли маски безмятежного покоя, с каждой проверкой обретавшие всё более зловещий оттенок, ни морщинки беспокойства, ни тени усталости – лишь идеальная неподвижность. Доктор Арена, инженер Йоханссон… имена всплывали в сознании пустыми ярлыками, лишенными всякого содержания. Эти люди оставались незнакомцами, словно прекрасными, безмолвными куклами, выставленными для обозрения. На стеклах капсул иней чуть подтаивал и вновь замерзал в вечном цикле, повторяющем их сон.
