Сначала пропадали носки. Потом – куски сахара из тумбочек. Затем бесследно исчез табачный приварок, бережно собранный тремя солдатами для самокрутки. Рота замерла в недоумении, которое быстро сменилось суеверным страхом.
– Черти, – мрачно заключил рядовой Егоров, переворачивая вещмешок на койку. – Материться надо меньше. Завелись.
Ефрейтор Сидоров только фыркнул, как фыркает человек, у которого служба тянется третий год – не потому что так положено, а потому что жизнь упорная, как сапог, и отстёгиваться не любит.
– «Духи»… Это у вас дома – духи. А тут техника. Техника у нас живая. Это Кузьмич балуется.
Имя «Кузьмич» в роте произносили без смешков. Будто бы рядом присутствовал. Легенда гласила: был когда-то сержант Кузьмич – образцовый, как лист строевого устава, строгий и добрый. Влюбился до беспамятства в повариху тётю Люду. А тётя Люда вышла замуж за лётчика и упорхнула. Кузьмич не пережил, но роту не покинул. Остался при ней домовым. Следит, чтоб по уставу, чтоб носки к паре, чтоб сахар – не в запас, а по совести.
Я тогда был свежий «дух», рядовой Артём. Привыкал ко всему: к храпу, к ночным подъёмам, к железному вкусу жести на губах после кружки чая, к тому, что шутка может спасти от разрыва сердца. И ещё – к Сидорову. Ефрейтор был как старший брат, только непьющий и вечно занятый. У него на всё имелась формула, как у старого ключа от всех дверей.
– Он не вредит, – говорил Сидоров про Кузьмича, заварив чифир пожёстче. – Он проверяет. Нервы щупает. Его задобрить надо. Домовые – они от живота работают. Дашь сала – и порядок.
Сала в роте было ровно на три с половиной бутерброда в месяц на лицо, так что мысль про «задобрить» сперва казалась оскорбительной. Но когда у Егоровa пропали обе портянки сразу (до этого исчезали по одной), вопрос стал принципиальным.
Ночью, в полнолуние – Сидоров наставил, что полнолуние помогает «по тонким каналам связи» – мы, пятеро наиболее суеверных, крались по казарме на цыпочках. Я нёс ломоть чёрного хлеба и аккуратно отломленный кусок солёного сала. Егоров – новую блестящую звёздочку от погона: «мзда». Петя «Омлет», худой москвич с глазами уставшего зайца, тащил маленькую баночку с мёдом – «чтоб жизнь сладче была». У центральной тумбочки всё сложили, как на иконе: сало сверху, хлеб – подложкой, звёздочку – как орден, мёд – по центру. Постоили, как дураки, минуту, слушая, как капает где-то в умывальнике.
– Слава Кузьмичу, – выдохнул Егоров, и мы чесанули по койкам.
Утром угощение исчезло, будто провалилось. А на месте звёздочки лежал пропавший неделю назад мой носок – чистый, аккуратно свернутый «валиком», как на показ.
