Грунтовая дорога, высохшая до состояния асфальта, когда ее день ото дня поливает лучами беспощадное солнце, петляла между изумрудными холмами, словно нить неряшливой пряхи, то исчезая за очередным поворотом, то появляясь вновь с совершенно неожиданной стороны. Плавный и убаюкивающий пейзаж навевал спокойствие и умиротворение. Настоящий рай для художников, им бы пришлось по душе настроение этих мест. Слишком впечатлительные натуры, наверное, испытали бы благоговение перед Создателем, который своим мастерством касался самых потаенных струнок в душе, обволакивал очарованием и величавой неторопливостью сцены. Горизонт растаял, смазав границы между землей и небом. С любой возвышенности распахивались бескрайние просторы зеленого океана. Ни одного излома, ни проплешины, ни единого следа безжалостного течения времени, словно на свете не бывает резких, стремительных форм. Мы будто угодили в детскую комнату, убранную в нежных тонах с плавными линиями и мягкими тканями. Природа вокруг поражала невинностью и нашептывала мысли о вечном. Легкий ветерок гулял по бахроме цветущей травы, причудливо изменяя ее узор, – все окружающее жило своей жизнью: воздух пел, холмы дышали, луга отвечали им взаимностью, оглаживая шорохом трав подножья дремлющих великанов.
Окружающий мир отчаянно напоминал Италию с ее виноградниками, холмами, травами, ниточками узких дорог, иногда попадающимися на глаза, но, к сожалению, не был ею, как, впрочем, не был и любой другой страной на Земле.
За последние дни ребёнок в моем сердце прибавил лет сорок, живописца прогнали взашей за пьянство, и теперь, буравя взглядом бесконечную даль, я с трудом сдерживал раздражение и мрачно прикидывал, сколько ещё придётся плестись по жаре до ближайшего города. А ведь за плечами в лучшем случае четверть пути. Да, черт возьми, считай, что мы едва высунули нос за порог – я даже помню недовольную физиономию стражника у ворот Рогона, белеющую в предрассветной тьме. Впрочем, стоило ему бросить взгляд мне за спину, и навстречу устремилась самая радушная улыбка из всех, что я когда-либо видел. Мужик старательно раздвигал непослушные губы, демонстрируя обломки зубов, что не вызывало ничего, кроме желания дать ему в морду.
Я прикрыл глаза, думая о своем первом детском путешествии: вагон поезда, жесткая койка и мерное постукивание колес – все, как сейчас. Только вместо вагона – лошадь, койку заменило седло, а звук копыт почти не отличим от перестука колес. Я до того погрузился в воспоминания, что едва не вывалился из седла. А еще мне безмерно хотелось пить – ощущение, сделавшееся моим постоянным спутником.
