Вокруг возвышается стеной густой лес – старый, могучий и суровый. Деревья встают на пути, словно исполинские стражи. Мелькают перед глазами игольчатые лапы елей. Корни дубов, вздымаясь из-под земли, хватают за босые ноги, ветки дикой малины иссякают шипами руки. Худой мальчишка-подросток – наголо бритый, одетый в одни только льняные штаны – мчится сквозь чащу, на ходу раздвигая в стороны острые кусты.
Кровоточат и вздуваются ожогами на его коже огненные стигматы. На нём давно уже нет живого места, всё тело испещрено рыжими как ржавчина магическими символами: они горят и в центрах ладоней, и на венах запястий, и между ключицами, и чуть ниже лопаток. На пояснице, на копчике, слева у сердца. На лбу, обоих висках, на темечке и под затылком. Но хуже всего та, что на правом боку под рёбрами – в том месте, где распятого Христа пронзили копьём…
Жаркая боль застилает глаза. Слёзы, текущие по щекам, смешиваются с кровью и становятся красными. Живот прокалывает спазм, но времени отдышаться нет – всего несколько секунд промедления, и его догонят.
Далеко позади, за километрами леса, полыхает разъярённым огнём старый монастырь. Поднимается в небо плотными клубами белёсо-сизый едкий дым. Дрожат на ветру чад и пепел. Каменная часть монастыря устоит, но деревянные купола и кельи полностью уничтожит пламя. Пути обратно нет. Крики, хаос и мракобесье надолго поселятся в доме Бога. Многие годы хмурые монахи в чёрных рясах будут преследовать лишь одну цель – отомстить. Если им удастся поймать поджигателя, то его жизнь в священных стенах превратится в настоящий ад…
Шум шагов за спиной сменяется стуком подкованных копыт. Дело плохо – значит, конюшня сгорела не полностью, и несколько лошадей уцелело. Как бы резво мальчишка не бежал, теперь они быстро его настигнут.
Устало выдохнув, затворник останавливается у широкого старого дуба. Закрывает глаза, и всё погружается в темноту. Окровавленная, обожжённая ладонь ложится на шершавую кору в том месте, где ствол усеивает россыпь жёлтых древесных грибов. От его прикосновения по трутовикам проходит дрожь, раскрываются на их поверхности красноватые щели – десятки крошечных ртов жадно пьют кровь путника. Бегут тонкими струнками вниз к корням дуба алые пульсирующие сосуды. Сердце мальчика теперь бьётся в каждой трещинке коры, в каждом ответвлении корня глубоко под толщей земли.
Природа умеет говорить. Всё здесь связано между собой. Нужно только правильно попросить – открыться ей и не жалеть взамен ничего, даже собственной плоти. В беспроглядной тьме перед глазами проступает карта леса с высоты птичьего полёта. Извиваются заросшие мхом тропки, зияют чёрными пятнами овраги, возвышаются залитые солнцем холмы. Впереди деревья сгущаются, вставая сплошной стеной, там не пройти и даже не пролететь. Тупик.
