Описываемые далее события произошли шесть лет назад. О них знают лишь несколько людей, но после моей смерти, коя скоро настанет, узнают все. Эти строки я пишу в своём поместье, недалеко от своего родного Шава. Вчера начался июль, но уже два дня холодает. Морозно, как зимой. Осталось меньше часа, поэтому не буду тянуть.
Началось всё с того, что мой коллега из Глирморина, города магов и учёных, пригласил меня к себе, на что я с радостью согласился. Я собрал вещи, нанял отряд сопровождающих из двадцати человек и через два дня отправился в Волшебную столицу. Близилась середина августа, поэтому поход не омрачали ни холода, ни дожди, да и особой жары уже не стояло; путь в триста бирр1 мы преодолели за месяц.
Мы покинули город с запада, и первым препятствием стала величавая Спина Ваминекса. Учтя время года и хорошую погоду, мы решили пересечь эти древние горы, а не огибать их, что удалось нам всего за четыре дня и без особых трудностей.
Спустившись на другой стороне гор, мы продолжили путь, пролегавший теперь через бесконечные равнины. На третью неделю мы пересекли реку Квалас, а к концу месяца наконец добрались до границы с Глироддой, которую издревле обозначал исполинский Куров лес. Был поздний вечер, идти через лес по тьме было опасно, так что было решено разбить у дороги лагерь и заночевать.
Я проснулся среди ночи и понял, что нахожусь посреди леса, на небольшой поляне, освещаемой неестественно щедро тонким месяцем. В центре высился циклопический чёрный валун, изрезанный длинными, поблёскивающими в сумраке надписями. Сделанные ганирским2 алфавитом, они, однако, были написаны на каком-то странном, незнакомом мне языке. Странно было и то, что неясные слова никак не поддавались прочтению: взгляд цеплял отдельные буквы и слова, но расплывался и путался при попытках прочесть больше, будто боясь что-то понять.
В один миг, мною упущенный, позади тяжело зацокали копыта, потянуло мёртвым, по земле поползла грязно-жёлтая дымка. Тело моё сковал цепями неясный страх, мозг приказывал не оборачиваться и бежать; но любопытство, которое я до сих пор и проклинаю, и боготворю, пересилило меня. Тогда я и увидел гутра. Сначала, угнетаемый отвращением, я не вспоминать его облик, ограничиваясь рассказом Вейлина, но всё же решился дать своё, более подробное описание.
В серебряном свете пришелец выглядел ужасающе. Гигантская – раза в два больше обычной – вороная кобыла вздымалась предо мной, а на ней – соответствующих размеров всадник. Зверь тяжело и болезненно дышал, закованный в ржавые, частично отвалившиеся латы, прибитые к гнилой плоти гвоздями; тело пестрело глубокими, сочащимися червями и гноем ранами всех форм и размеров, беспрерывно изливающими густую кровь; вместо ушей висели уродливые обрубки, а глаза словно выжгли углями.
