Глава 1: Утро Зеленого Апокалипсиса
Тишина была первой вещью, которая поражала. Не абсолютная, конечно. Скорее, гулкое, влажное отсутствие того, что раньше называлось жизнью города. Шум машин, гул голосов, грохот метро – все это ушло, растворилось, как сон. Теперь город дышал иначе. Шелест. Скрип. Потрескивание. Голоса природы, заглушенные десятилетиями бетоном и сталью, теперь звучали громко, настойчиво, почти агрессивно.
Анна Смирнова открыла глаза. Пыльный луч света, пробившийся сквозь щель в неплотно задернутых шторах, резал полумрак комнаты. Он высвечивал миллионы пылинок, танцующих в воздухе, словно микроскопические планктоны в луче подводного фонаря. Она лежала неподвижно, слушая. За окном, на улице, где раньше грохотали трамваи, теперь слышалось лишь глухое потрескивание – это лопался асфальт под напором корней. И свист ветра в пустых глазницах окон напротив.
Она встала, босиком ступив на прохладный пол. Подошвой ощутила мелкую крошку бетона и пыль. Подошла к окну, осторожно раздвинула тяжелую ткань шторы.
Москва. Полузаброшенная. Полуживая. Полупоглощенная.
Вид открывался сюрреалистический, прекрасный и жуткий одновременно. Зелень. Она везде. Не ухоженные газоны и клумбы прошлого, а дикая, буйная, неудержимая сила. Плющ, как гигантский зеленый удав, обвил каркас остановки общественного транспорта, почти скрыв металл под ковром листьев. Деревья, когда-то аккуратно подстриженные, теперь раскинули ветви широко и вольно, их корни вздыбили плиты тротуара, вывернули бордюры. В трещинах стен, на крышах домов, даже из разбитых витрин некогда роскошных бутиков пробивались кусты, трава по пояс, молодые побеги клена или ясеня. Цветы – одуванчики, колокольчики, какие-то дикие ярко-желтые звездочки – росли прямо посреди проезжей части, там, где асфальт уже превратился в лоскутное одеяло из трещин и островков земли.
Красота возрождающейся природы. На фоне упадка человечества.
Дома стояли как молчаливые великаны, израненные временем и забвением. Многие окна были темными, зияющими провалами. В иных еще висели остатки штор, трепыхающиеся на ветру, как стяги поверженных крепостей. На стенах – темные потеки дождевой воды, граффити, написанные не краской из баллончика, а углем или сажей, кричащие отчаянием или бессмысленными символами. Где-то вдалеке дымилась труба – редкий признак сохранившейся жизни, возможно, котельной или кустарной мастерской. Воздух был чистым, непривычно чистым для мегаполиса, пахнущим влажной землей, гниющими листьями и… тишиной. Тревожной, звенящей тишиной.
