Я не просила быть ведьмой.
Не просила крови, что поёт в жилах, когда дует ветер с болот.
Не просила видеть, как умирают деревья – не от топора, а от страха.
И уж точно не просила того письма.
Оно лежало на пороге моей избы утром после Купальской ночи. Не под дверью – на самом краю истоптанной земли, будто его положил кто-то, кто не осмелился ступить на наш двор. Конверт был сделан не из бумаги, а из коры берёзы, скреплённой воском с отпечатком трёх переплетённых змей. Я узнала знак сразу – его вырезали на крышках тех самых сундуков, что мать прятала под полом. Сундуки, которые исчезли в ту зиму, когда она умерла.
Я не трогала письмо три дня.
Сначала думала – розыгрыш. Кто-то из парней с реки, решил посмеяться над «ведьминой дочкой». Потом – что это проклятие. В наших краях не принято получать письма без вестника. А уж тем более из коры.
Но на четвёртый день, когда я вышла за водой к роднику, ведро выскользнуло из рук. Не потому что я оступилась. Оно дрогнуло – как живое. Вода в нём заколебалась, хотя ветра не было. И в отражении я увидела не своё лицо, а чужое: старое, с пустыми глазницами, но с улыбкой.
Тогда я поняла: письмо не для меня. Оно – мне. И оно ждёт.
Я разломила печать пальцем. Воск не обжёг – наоборот, стал тёплым, почти ласковым. Внутри лежал лист, вытканный из паутины и пепла. Слова были не написаны – они выросли на нём, как мох на камне:
Мира из рода Ветрениц, дочь Лады-знахарки.
Твоя кровь откликнулась на Зов Семи Озёр.
Явись в Академию Велеса до полнолуния.
Или твоя магия сожжёт тебя изнутри.
Подпись: Декан Чернобога.
Я не знала, кто такие Ветреницы. Мать называла нас просто «людьми леса». Но имя «Лада» она произносила только шёпотом – и только перед смертью.
А вот Академию Велеса знали все. Её не видели, но слышали. Говорили, что она стоит там, где сходятся семь рек, семь болот и семь лесов. Что в неё принимают только тех, чья магия – не дар, а долг. И что оттуда не возвращаются целыми.
Но у меня не было выбора.
Потому что в ту же ночь я впервые вызвала тень.
Не хотела. Просто плакала – от злости, от страха, от одиночества. Сидела у печи, сжимая в руке обломок глиняного кувшина, что мать всегда ставила на подоконник. И вдруг почувствовала – что-то вышло из меня. Не дым, не пар. Тень. Она выползла из моих пальцев, как змея, и легла на пол. А потом… встала.
На мгновение она приняла форму женщины – высокой, с длинными волосами, как у матери. Потом рассыпалась в прах.
