До аптеки можно было добраться двумя путями. Как в сказке.
Первый путь был длинным, утоптанным, пыльным и безопасным. Второй – коротким, асфальтированным (давным-давно, конечно, но асфальт всё ещё не развалился, только немного потрескался), и, по слухам, там всё ещё время от времени натыкались на живых мертвецов.
Самокат Эмбер для первого пути не годился.
⁂
Эмбер с силой отталкивается от бордюра, вымещая скопившиеся обиду и злость, и самокат под ней взбрыкивает, не готовый к такому резкому старту. Он вздрагивает, опускаясь на асфальт, переднее колесо попадает сначала в выбоину, а потом на толстую ветку, и дрожь сотрясает Эмбер от пяток до головы, но она даже не думает останавливаться.
Она отталкивается ещё и ещё, пока дом за спиной не становится совсем крошечным (ну, наверное, совсем крошечным, можно только предположить, а не разглядеть, ведь на самом деле она не оглядывается), а мир перед глазами не перестаёт размываться от сдерживаемых слёз. Ветер дует в лицо, и Эмбер рада, что ему не удаётся сорвать ни слезинки.
Ей нужно ехать, а не устраивать заплывы по волнам собственной грусти.
Не помешали бы очки – такие, спортивные, в пол-лица, с плотной резиновой подкладкой. Проблема в том, что она видела такие лишь на картинках, а в реальной жизни даже обычные, круглые, в самой простой оправе стоят столько же, сколько еда на три дня. Эмбер, в принципе, может себе это позволить, хотя бы в счёт зарплаты, тем более что Хавьер совсем не против платить своим работникам вещами, а не деньгами.
Деньги. Смятые, потёртые бумажки разных цветов и разного достоинства.
То, что когда-то было американскими долларами, английскими фунтами, японскими йенами, кенийскими шиллингами и всеми остальными купюрами и монетами, – всё теперь имеет одну цену. Пять индийских рупий и пять евро – одно, монета в десять русских рублей и монета в десять корейских вон – тоже одно. Раньше, смеётся Хавьер, нужно было знать курсы валют и никто не мог просто так прийти и рассчитаться в испанском магазинчике китайской банкнотой. Сейчас нет ни Китая, ни Испании, ни курсов валют. Нет Кореи, нет России, нет Кении, Японии, Англии и Америки.
Нет ничего, а всё, что осталось, перемешалось так, что не разобрать. И несколько миллионов оставшихся в живых передают из рук в руки измятые и переклеенные купюры или отполированные тысячами прикосновений монеты, и нет никакой нужды знать, в какой стране их чеканили, печатали и пускали в оборот, достаточно просто глянуть на цифры.
