Пожилой мужчина стоял у окна и смотрел на ухоженный заботами коммунальщиков обычный московский дворик. Конец лета. Небо еще высокое, синее. Солнце шпарит немилосердно. Однако многочисленные раны, заработанные генералом Ширяевым Денисом Анатольевичем за долгую и полную приключений, часто смертельно опасных, жизнь, однозначно давали знать, что с началом сентября погода основательно испортится, и осень начнет вступать в свои права, как и положено по григорианскому календарю. Особенно старого вояку беспокоила правая нога, перебитая аж в трех местах осколками взорвавшейся неподалеку мины еще в ту далекую Афганскую войну. Что самое обидное, мина была своей-советской выпущена своими же ребятами – ошибка корректировщика. Не первое и не последнее его ранение ибо спецназ всегда на передовой и в Афганистане, и в Африке, и в других горячих точках, в которых довелось побывать Денису Анатольевичу.
От прежней бурной жизни остались штаны с лампасами, фуражка с двуглавым орлом и золотым шитьем, парадный китель, также шитый золотом, с погонами генерал-майора и кучей государственных наград СССР, Российской Федерации, а также разного рода побрякушек от благодарных вождей «папуасов», за чьи интересы кровь проливал в разных точках земного шарика. Высшей из них, как считал сам Денис Анатольевич, была скромная медаль «За отвагу». Тот еще советский серебряный номерной кругляш с самолетами, танком и надписями красной эмалью: по центру «ЗА ОТВАГУ», внизу «СССР». Получил её за то, что сумел практически в одиночку из пулемета БТРа отбить налет душманов на колонну грузовиков с гуманитарной помощью для братского народа Афганистана. М-да, никаким братством там и не пахло. Жопа была от слова «полная». Есть в его нагрудной «коллекции» и звезда героя России. Однако эту награду он получил, скорее по совокупности, а не за определенное какое-то деяние, поэтому относился к ней без должного пиетета.
При своем немалом чине и орденах, он мог бы претендовать на участок земли в районе Рублево-Успенского шоссе или еще каком тихом престижном месте. Однако так и остался жить в выделенной ему еще в конце восьмидесятых как боевому офицеру спецназа двушке в доме сталинской постройки в Брюсовом переулке в центре Москвы неподалеку от знаменитого «Дома 100 роялей». Четвертый этаж, окна во двор, что в столице, незаметно превратившейся за тридцать с лишним лет оголтелого капитализма в шумный муравейник, гарантировало относительные тишину и покой. Привык к столичной жизни, а привычки в его возрасте менять сложно. К тому же, здесь хотя бы время от времени перекинешься словом с кем-то из соседей, забьешь «козла» за доминошным столом, с мужиками – такими же как он пенсионерами «за политику» пообщаешься.
