Помнишь, брат, как давили эльфийскую мразь…
Тягучее, злобное, тошнотворное похмелье вбивало клин прямо в темечко, раскалывая мою несчастную голову пополам. Хотелось поклясться, что больше и капли в рот не возьму, но я знал, что это неправда. Это был уже не первый раз.
Глаза никак не удавалось разлепить, всё лицо опухло, глотка дико пересохла, будто я всю ночь храпел, разинув рот, но челюсти почему-то не удавалось сомкнуть, будто что-то мешало. Я, конечно, иногда получал в морду на наших общажных пьянках, но вчера всё вроде бы начиналось хорошо и ничего не предвещало.
Просто отмечали всей компанией окончание нашего заборостроительного, основательно прогулявшись по всем городским злачным местам. Ну я, кажется, и перебрал малость. Настолько, что сейчас даже не мог понять, где нахожусь.
Обычно автопилот неизменно приводил меня домой, а если я не мог идти, то друзья вызывали мне такси, но сейчас я проснулся где-то в незнакомом месте. Пахло дымом, как от костра, да и лежал я не на своём родном диване, а на какой-то вонючей шкуре. Решили спьяну выбраться на природу? И такое бывало, но подобных пробуждений я не припомню.
Наконец, я сумел поднять руку и ладонью коснулся лица, ощущение было такое, будто всё онемело, и я касаюсь чьего-то чужого лица, а вместо моих тонких и ловких пальцев – толстые сосиски. Я раскрыл один глаз. Пальцы были зелёными. Чего?!
Я вскрикнул от неожиданности, но из пересохшей глотки вырвался только странный хриплый рык, а голова начала болеть с удвоенной силой. Это какая-то шутка? Фестиваль косплея? Не похоже. Может, мне это мерещится по пьяни? Я ущипнул себя желтоватыми острыми ногтями. Больно. Ощупал лицо полностью. Лицо было не моё. Вместо моего, довольно красивого и правильного лица, от которого млели все девочки на потоке, теперь находилось плоское и скуластое рыло. Что хуже всего, неправильный прикус и торчащие клыки не давали закрыть рот полностью, и, похоже, именно поэтому меня мучил такой сушняк. Водички бы…
Насколько я мог видеть, оглядевшись по сторонам, я находился в какой-то тёмной палатке навроде чукотского чума, в центре которой догорали угольки в очаге, а вдоль стен были развешаны шкуры животных. Те же самые шкуры валялись и на полу, а на одной из этих шкур лежал я.
Я поднялся и сел, меня снова замутило, а головная боль накатила, будто морская волна на скалы. У очага стояло несколько глиняных горшков, больше похожих на первые детские попытки лепить из пластилина. Я заглянул в первый попавшийся, там находилось какое-то неаппетитное варево. В другом, слава яйцам, плескалась вода, и я незамедлительно выпил всё, будто это была живительная амброзия, а не тёплая застоявшаяся мутная водица. Мне даже чуть полегчало.
