Испугаться Глеб не успел.
Небо вздрогнуло, качнулось и поплыло вниз, стекло серой краской, слилось в темное месиво с соснами и асфальтом, а потом встало на место как ни в чем не бывало. Висок обожгло болью, в ушах зазвенело, запахло ржавым и мокрым.
Кровью.
Darling, you gotta let me know1
Should I stay or should I go2?
Бодрая гитара, бодрый голос, бодрый тон, боль, боль, боль в виске, черт, откуда музыка? Казалось, она играла отовсюду и ниоткуда одновременно.
If you say that you are mine
I'll be here 'til the end of time3
Наушники! Естественно, надо просто вытащить наушники, крепко же Глеб стукнулся головой. Слайдер – новенькая бело-синяя Nokia 5300 XpressMusic, подарок-извинение от родителей, подарок-прости-мы-не-смогли-прийти-на-выпускной, – уродливо темнел трещиной на экране.
Класс. Разбитые голова и телефон – отличное начало каникул.
Глеб поднялся и чуть не упал. Автобус стоял, опасно накренившись – еще бы, он же чуть не улетел в кювет – в салоне никого не было: остальные пассажиры, очевидно, уже вышли. Снаружи раздавались крики и ругань.
Глеб пошел к распахнутым дверям. Руки не слушались, рюкзак тянул назад, а тело шатало из стороны в сторону, совсем как на вписке, когда зачем-то дешевое пиво запил таким же дешевым коньяком, а потом сидишь в чужом туалете, пялишься на дурацкий цветочный рисунок на обоях и обещаешь себе больше никогда не пить.
Стоило выйти из салона автобуса, как в лицо пахнуло сосновой прохладой. Глеб оглянулся. Ни машин, ни указателей, ничего, только плотно-гуашевая серость неба, черная от дождя асфальтовая дорога, окруженная со всех сторон лесом, сломанный рейсовый автобус и – черт – полное отсутствие связи. На экране ни одной «палочки». «Безинтернетная глушь». Так эти места называл отец.
– Вот объясни по-человечески, зачем тебе туда ехать? Что ты забыл в этой Нойдале? – зазвучал его голос в голове.
Глеб тогда ничего не ответил отцу. Зачем? Тот бы все равно не понял.
– Сколько можно, а?! – трясла мелкими кудрями крошечная старушка, – По три-четыре раза на неделе ломаются, что же это за безобразие-то, простигосподи?
– Я, что ли, эти автобусы делаю?! – водитель, рослый усатый мужчина, тревожно краснел лицом. Еще бы: десять пассажиров во главе со старушкой окружили его со всех сторон.
Одиннадцатый – единственный, кто, помимо самого Глеба, не принимал участия в разборках. Мужчина был высок и мрачен, глаза – мертвые. Да, мертвые, иначе и не скажешь: взгляд застывший, мутный, как у рыбы, которая боролась-боролась, да затихла у ног рыбака.
– Иваныч! Лебедев! Что скажешь? Как нам выбраться-то теперь? – старушка повернулась к мужчине. Тот пожал плечами:
