Говорят, у каждого города есть свои трещины. Места, где реальность истончается, и сквозь неё просачивается что-то… другое. В нашем городе такой трещиной был старый кинотеатр «Заря». Его давно закрыли, заколотили досками, и теперь он стоял, как гнилой зуб в улыбке центральной улицы, почерневший от дождей и времени.
Мы – это я, Лёха, и его сестра-двойняшка, Вика. Нам по шестнадцать, и в нашем мире самым страшным злом до недавнего времени была контрольная по алгебре. Но лето, знаете ли, плавит мозги и толкает на глупости. А главная глупость родилась в голове Лёхи, который где-то вычитал городскую легенду про «Зарю».
Легенда гласила, что последний фильм, который должны были показать в кинотеатре перед самым его закрытием в девяностых, так и не показали. Плёнку привезли, зарядили в проектор, но в ночь перед премьерой киномеханик сошёл с ума. Его нашли утром в будке, он сидел, раскачивался и твердил одно и то же: «Они смотрят из кадра. Они смотрят на меня». Плёнка, конечно, пропала. Говорили, что она до сих пор там, в кинотеатре, и если её посмотреть, то увидишь нечто, после чего уже никогда не сможешь спать спокойно. Увидишь то, что заставило старого киномеханика потерять рассудок.
– Бред сивой кобылы, – сказала Вика, когда Лёха с горящими глазами пересказывал нам эту чушь. Вика была скептиком до мозга костей. Она верила в физику, химию и в то, что Лёха – идиот.
– А вот и не бред! – кипятился брат. – Я читал на форумах, люди пытались туда залезть. Говорят, там жутко. Слышны какие-то звуки, будто плёнка шуршит.
– Это крысы, Лёш. Или бомжи, – отрезала Вика.
Но я… я молчал. Потому что часть меня, та самая, что заставляла в детстве заглядывать под кровать перед сном, была заинтригована. Что-то в этой истории цепляло, как заусенец. Что-то холодное и настоящее.
И вот, в одну душную июльскую ночь, мы стояли перед «Зарёй». Луна, как мутный глаз, смотрела на нас сквозь облака. Лёха притащил монтировку. Вика пришла просто для того, чтобы потом сказать: «Я же говорила». А я пришёл, потому что не мог не прийти.
Заколоченная дверь поддалась с отвратительным скрипом, будто стонала костями. Мы шагнули внутрь, и нас окутал запах. Густой, спёртый запах пыли, тлена и… чего-то ещё. Чего-то сладковатого, как запах старой киноплёнки, смешанный с запахом сырого мяса.
Луч фонарика выхватывал из темноты обрывки былой роскоши: бархатные кресла, покрытые плесенью, оборванный занавес на сцене, осколки люстры на полу. Тишина здесь была не пустой. Она давила, она была наполнена ожиданием. Мы медленно двинулись к лестнице, ведущей в кинобудку.
