Тучи клубились под сумеречным потолком Хранилища Времени. Вековые котлы громоздились неровными рядами, дрожало пламя, жар растекался над землей, навевая дремотную лень.
Клыкасто зевнув, бесенок поскреб спицей мохнатое пузо, дугой выгнул ребристое тощее тельце. Однообразное, размеренное бульканье усыпляло. Оно стекалось со всех сторон, заливая мозг сладкой патокой, смыкая веки, уговаривая лечь и отдаться во власть сна. Не удержавшись, чертенок цапнул себя за плечо. Перебрав зубами шерсть, прикусил невидимое насекомое, сонно огляделся.
Хранилище… Он фыркнул. Справа тьма, слева тьма и никаких стен. Только длинные, подсвеченные огнем шеренги котлов, убегающие в такую же непроглядную тьму. Это вам не подземелье, где шумно и весело, где испуганно галдят грешники и можно с воем носиться взад-вперед, нахлестывая хвостом вновь прибывающих, награждая их тумаками, покусывая за дряблые ягодицы. А здесь… Здесь все иначе. Пойди разбери, что там в этих котлах. Говорят, время. Но разве такое возможно? Даже один-единственный час не поймать и не упрятать в клетку, а Хранитель утверждает, что в каждом котле целое столетие. Миллионы судеб, миллионы жалких, смешных и скучных историй.
Щурясь от едкого пара, бесенок поерзал на высоком табурете, с любопытством заглянул в глубь котла – самого последнего, еще не успевшего потускнеть, с зеркальным глянцем на округлых боках, за которым, по словам Хранителя, надлежало ухаживать особо. То бишь – присматривать не абы как, а в оба глаза. По соседству из нетленного бетона спешно возводился массивный фундамент, продолжающий бесконечную шеренгу, однако ни поленьев, ни самого чана пока не завезли. Стрелке следовало дойти до положенной отметки, а нынешнему зубастому веку дожевать последние свои годочки.
Чуть наклонившись, дьяволенок словно острогу выставил перед собой спицу, плотоядно улыбнулся.
Вскипая из ничего, густым кисельным потоком – наверх, к призрачному свету, тянулись мириады крохотных пузырьков. Вздуваясь с высотой, тесня и проглатывая друг дружку, оттого раздуваясь еще больше, они превращались, в конце концов, в огромные неповоротливые шары. Лиловые, блесткие, они выныривали на поверхность, половинками сфер пучеглазо таращились, словно и впрямь могли разглядеть мохнатое личико черта. Проплавав секунду-другую, лопались в мелкие брызги. Тех, кто мешкал, бесенок аккуратно прокалывал спицей. Тонкая сталь приобретала солоноватый привкус, и, облизывая ее, черт довольно покряхтывал. Такое же удовольствие испытывают деревенские мальчишки, тыча в муравейник соломинками, заставляя переполошенных муравьев отплевываться кислотой.
