«Жили-были часы, которые съели сердце».
Старик Свитер сидел на берегу чернильной реки, сжимая в руке стрелку от часов, которые когда-то съели его сердце. Они тикали громче, когда он врал, и сегодня их стук напоминал барабанную дробь. В кармане его потрёпанного свитера лежала шестерёнка с выгравированным словом «я успею» – последний подарок детей, которые плели из таких браслеты «от скуки». Если приложить её к уху, слышалось эхо его же голоса: «Тик… Я соврал… Так…»
Он бросил стрелку в воду. Река, приняв её, выплюнула обрывок фразы: «Прости…» – но буквы тут же пошли ко дну как камни.
– Мур-надоело? – Кот-библиотекарь запрыгнул на пень, сверкнув глазами-фолиантами. – Ты же знаешь, что она ждёт.
Старик не ответил. Он помнил, как Элинор, его муза, смеялась под дождём, а её слова «Время – это просто слово» резали часы как нож. Тогда он попросил их остановить мгновение – и они впились в его грудь, вытеснив сердце. Теперь его стихи ржавели внутри механизма, а Элинор стала дождём, стучащим в окна по ночам.
В таверне Бублика пахло зрелыми северными сияниями и тоской. Корчмарь налил ему «Сидр забытья», от которого часы затихали на час.
– Выпей, – сказал Бублик, – а то опять соврёшь, что не боишься.
Старик выпил. Тиканье стихло, и он услышал за окном знакомый стук – дождь выбивал ритм блюза. Он вышел, и капли скользнули по его щеке, как пальцы Элинор.
– Она зовёт тебя, – Фея Без имени возникла из ниоткуда, её прозрачные волосы мерцали чернилами. – Но если войдёшь в дождь, часы остановятся. Навсегда.
Старик сжал кулак. Часы, почувствовав слабину, взорвались грохотом, выплюнув шестерёнку «Ты проиграл».
Кот-библиотекарь принёс забытое слово «смелость», вытащенное из глубин своих усов. Оно горело как уголёк.
– Мур-держи. Но знай: если вставишь его в часы, они разорвут тебя.
Старик вдохнул. Вспомнил, как Элинор танцевала под джаз, а он писал стихи, от которых река замирала. Тогда он хотел вечность – теперь хотел лишь услышать её смех.
Он вставил слово. Механизм взорвался тишиной, а из груди вырвались стихи, запертые годами. Они сложились в письмо: «Прости. Я выбрал вечность, а нужно было выбрать тебя».
Дождь подхватил послание и унёс в небо. А наутро у реки расцвели часовые колокольчики – хрупкие как правда. Они звенели каждый раз, когда кто-то произносил её.
Теперь Старик Свитер сидел на крыльце своего домика-гриба и слушал, как дождь стучит по крыше стихами. Его грудь была пуста, но внутри больше не тикало.
– Мур-она всё помнит, – промурлыкал Кот, прыгая на перила.
А в реке, среди букв и восклицательных знаков, плавала стрелка с надписью:
