Увидев трехглазую лапу, висящую над заброшенной, потрескавшейся дорогой, Зверобой замер – будто налетел на стену. Поднял сжатую в кулак правую руку, давая знак остановиться следовавшим за ним настороженному Тимьяну и напряжённому Васильку, и тихо, не поворачивая головы, скомандовал:
– Начинаем.
Двое за его спиной действовала слаженно, так, словно не раз уже имели дело с нечистью, хотя не так давно начавший брить редкую щетину Василёк никогда к Улицам даже близко не подходил, а пожилой, но ещё крепкий Тимьян последний раз бывал там, когда в его бороде не водилось седины.
Лесничие сложили к ногам колчаны, луки и посохи и почтительно, в пояс поклонились дремлющей лапе. Зверобой осторожно, щупая ногой землю перед каждым шагом, пошёл вперёд, нараспев повторяя заклинание:
– Сестрица светофорница, разреши пройти. Мы – мирные пешеходы, зебра блюдём. Не плутай нас по перекрёсткам, позволь двигаться дальше.
Минуты утекали одна за другой.
Первым не выдержал Василёк – злость и досада толкали его вперёд:
– Может, она спит? Прошмыгнём быстренько – она и не заметит.
– Не заметит, – хмыкнул в седую бороду Тимьян. – Ты знаешь, что бывает с теми, кто в Улицы входит, не получив благословения светофорницы?
– Ну?
– Светофорница обежит вокруг тебя незаметно по кольцу, – зашептал Тимьян, – И ты из него никогда не выберешься, так и будешь бродить кругом по Улицам, пока не помрёшь с голоду и не обернёшься упырём.
«Сказки», – отчётливо читалось в юношеских глазах, бесстыже и нагло отказывающихся верить россказням стариков.
– Или, упаси Дерево, как дядька мой, попадёшь в лапы к кикиморам или сантехам, и они тебя зыбочником обернут на веки вечные, – продолжил Тимьян, кивнув куда-то в сторону.
Василёк проследил за его взглядом, немедля увидел серого зыбочника, спрятавшегося неподалеку от дороги, и поёжился. Железное тело покрыто птичьей паршой, рогатый верх высится над кронами, и от него в обе стороны тянутся железные нити, намертво сковывая зыбочника с другими собратьями… Ходоки говорили, зыбочья цепь бесконечна, она тянется от одних Улиц к другим, на много сотен вёрст, и опоясывает весь белый свет.
– Будешь стоять мёртвый, и только в грозу оживать сможешь. Станешь обрывать нити и хлестать ими как молниями насмерть всё живое, что случится пройти рядом с тобой, – зловеще закончил Тимьян и многозначительно покачал седой головой.
– Да понял я, понял, – присмирел Василёк и вздохнул: – И долго ждать?
– Столько, сколько надо… Бывало, днями ждали, а то и неделями.
– Днями? – взвился парень. – Да она же тогда сгинет без следа, ни за что не нагоним…