Белый поморник, серая крачка и волчонок
Дождь лил так, что земля превращалась в жижу. В тёмно-синих тучах сверкало… Трюггви не видел в небе ни Одина, ни его Дев-Собирательниц. Не слышал и воронов его – лишь шелест дождя. Похоже, здесь правили иные боги. Даже гром был сухим и трескучим, не катился грохотом от колёс повозки, влекомой бессмертными козлами.
Веки сползали вниз, приходилось вздёргивать их каждый же миг. Сломанный нос забило, Трюггви дышал через рот. Верхняя губа была порвана, в неё впивался чёрный сколотый зуб. Из раны вытекала слюна с кровью. Когда её накапливалось слишком много, Трюггви сплёвывал. Плюнуть так он успел пять или шесть раз.
Его держали за волосы на затылке, подставив распухшее лицо прямо навстречу ливню. Вода хлюпала уже под животом – Трюггви стоял на коленях. Локти были заломлены назад, а запястья связаны ремнём. Ветки с ближайших кустов, клином всунутые под ремень, шли вдоль рук и держали его неподвижным, предательски выдавая даже малейшее шевеление. Тело превратилось в сгусток тупой тяжёлой боли – в тучу, которую порой прорывали зарницы. Под рёбра, в загривок, в плечи то и дело тыкалось что-то острое… Стрелы? Кончики мечей? Копья?
Сквозь ветер и дождь он слышал стоны и жалкие униженные мольбы своих людей. Люди короля обходили поле, покрытое трупами как кочками. Иногда доносилось шипение вонзаемой в плоть стали, а следом шёл краткий вскрик.
Вечность спустя его волосы, наконец, отпустили. Всё острое убрали от тела. Кто-то неподалёку спешился с взрыкнувшей лошади. Этот кто-то могущественный приближался, и стерегущие Трюггви отступили шагов на десять…
– Твои люди сражались храбро… Впечатляет. Смею надеяться, – Старик-король, нахмурившись, покивал сам себе, потом бегло бросил взгляд в сторону, – что мои меня также не подведут. Если, конечно, судьба смилостивится.
Если б Трюггви был прозорлив, как обезглавленный Мимир, он бы увидел, как души людей короля Этельберта зачесали носы, переминаясь с ноги на ногу. Но те стояли под дождём с каменными лицами. А обезголовиться Трюггви только предстояло.
Плотный плащ расшитой ткани хлопал полами на ветру, нелепо облегая тело короля, делая его похожим на женское. Но Трюггви знал – старик невероятно силён.
Старику ничего не стоит подойти к нему, поверженному ниц пинком по раненой голени, сжать пленнику щёки и раздавить череп.
– Я… – разлепил губы Трюггви.
Ближайший к Этельберту – Трюггви его видел только как чёрное смутное пятно – с лязгом вытянул меч. Но Этельберт мягко махнул рукой:
– Пусть скажет, что хочет.
