Она стоит на валуне, раскинув руки, смеясь от восторга.
– Ах, Константин Викторович! Смотрите, какое море!
Яркий солнечный свет наполняет пространство синих небес и превращает волны то в громады бутылочного стекла, то в изумрудные горы. Шпагин улыбается, любуясь спутницей. Соленые брызги летят в лицо… Брызги в лицо…
* * *
Кто-то трясет за плечо.
– Шпагин, черт бы вас побрал! – ротмистр Тенишев кричит, приблизившись вплотную. – Не свалитесь, господин полковник!
Ночь. Ветер кидает в лицо снег, заметает дорогу. Черные ветви колышутся над головой, норовя зацепить. Склон так крут, что крыши домов оказываются едва ли не под ногами.
Люди задыхаются от ветра, который, кажется, срывает слова с губ и уносит вместе со снегом.
– Все нормально! – отвечает полковник, оглядывается – рядом с ротмистром солдат Серегин – совсем мальчишка.
– Где Алимка? – спрашивает Шпагин.
– Пошел вперед! Разведать дорогу!
Вряд ли в такую ночь кто-то поджидает их в засаде. Вообще, вряд ли кто-то знает, что они здесь, на Черном берегу.
Впереди грохнуло. Существо – в этой пустыне еще что-то обитает! – стуча когтями по камням, бросилось прочь, толкнув Серегина. Тот не удержался – длинная не по росту шинель постоянно путается в ногах, – упал на обочину в снег.
– Господи! – вскрикивает солдат.
Ротмистр скребет озябшими пальцами по кобуре: где же эта чертова застежка?
Полковник останавливает его руку:
– Спокойно.
Поздно суетиться. Что бы это ни было, оно уже убежало.
Деревья клонятся под порывами ветра, словно плакальщицы в черном над белым саваном земли. На тропе четкий силуэт. Сразу не поймешь, человек или зверь – неуклюжее существо, высоко поднимая ноги, бредет сквозь снег.
– Эт я. Алимка.
Коренастый татарин в кудлатой шапке подходит к Шпагину.
– Что там? – спрашивает полковник.
– Не ругай, Шпагин. Волк.
– Может, собака, – ворчит недовольно ротмистр, дыша на замерзшие руки – помогал Серегину подняться и окунул пальцы в колючий снег. – Они сейчас не меньше волков оголодали. И озверели.
– Запах, ы, – ответил татарин. – Собака, ы, съели. А это – волк. Точий софсем.
– Нашел «Белую лилию»? – спросил полковник Шпагин.
– Тута рядом, – татарин махнул вдоль дороги. – Ближ к морю.
Дачный поселок. Будто кладбище с разоренными склепами. Кому-то посчастливилось умереть до зимы – жареный виноградный жмых или горький миндаль – последняя трапеза. От отчаянья.
Кто-то еще умирает. Медленно, но верно. Без надежды просыпаясь каждое утро. Ветер нет-нет, да дыхнет дымком. Живут, словно тараканы по щелям, дорубывая сады, которые по весне могли бы прокормить, но жить надо сейчас. Зачем-то надо.
