Зелёная трава неровно уминалась под ногами босого паренька, бежавшего через поле. В глазах его стояли слезы, и он несся на всех парах. Нельзя было сказать, что он мчится куда-то, но точно было ясно, откуда. Позади него виднелись аккуратные соломенные крыши лёгких деревенских домиков. Кое-где через трубу шёл дым – хозяева топили баню, но в большинстве избушек окна и двери были открыты настежь. Стояло знойное лето.
Молодой человек вилял среди невысоких набухающих в колосья полевых растений, бессовестно сминая труды многих деревенских землепашцев. Широко зачерпывая пальцами ног землю, он поднимал облака пыли и скоро весь покрылся серо-чёрной кожицей потревоженной почвы вперемешку с солью пота. Единственно чистыми остались лишь его златые волосы цвета такого насыщенного, будто на него ежесекундно лился поток свежего мёда из надломленных сот. Изящными волнами они спускались практически до середины его спины. Единственное, что нарушало полотно этого моря, были длинные уши, острыми треугольниками, уходившие в разные стороны практически горизонтально, чуть вздёрнутые вверх. Каждое из них было ярко украшено кольцами из разных цветов, шесть на правом и шесть на левом.
Ширь поля вскоре была покорена им и он, прорываясь через большие зонтоподобные кусты, оказался перед огромным деревом. Крона его покрывала своей тенью многие и многие сажени короткой тёмно-зелёной травы под собой. Юноша перевёл дух. Грудь тяжело вздымалась, пытаясь отдышаться после забега. Длинные тонкие руки плотно упёрлись в бока. Лицо его, как и вся голова была очень вытянутой, словно бы приплюснутой по бокам неизвестной силой. Такую внешность имели все из его народа, но даже для своих, он казался слишком утончённым – будто неизвестный мастер слишком сильно раскатал свой кусок глины и сделал его неимоверно вытянутым. Широкие глаза цвет имели зелёный и были обрамлены изящными длинными ресницами и аккуратными бровями такого же, как и волосы златого цвета. Точеные скулы соседствовали с курносым носом, опускаясь ниже к губам бледно-малинового цвета. Солнце проникало лучиком чрез листву, яркой каплей падая на серую кожу его щеки.
Отдышавшись, парень приблизился к стволу, обнял его широко-широко, словно пытавшись объять его полностью, хотя таких, как он, понадобилось бы как минимум пятеро. Он лбом коснулся коры древнего дуба, самого старого на всю округу, и начал петь. Очень тихо, будто колыбель для дитя. Слова неизвестного наречия ручьем растекались по округе, словно бы зависая в воздухе на какое-то время, прежде чем раствориться в постороннем шуме и угаснуть насовсем. Несмотря на то, что юноша произносил слова песни еле слышно, всё вокруг становилось другим, густым, наполняясь чудной вибрацией, которая отозвалась бы щекоткой, покалыванием и мурашками в теле обычного Эйда.
