Если бы у меня была возможность забыть об этом, я бы непременно ею воспользовался. Но люди или, скорее, нелюди, которые могли мне в этом помочь, наотрез отказались – видимо, чтобы я еще больше возненавидел их. Или себя. Да, пожалуй, больше их всех я ненавидел лишь себя.
Все началось в день смерти Аластора – старейшего члена нашей семьи. Я бы с удовольствием забыл и о нем, и не я один. Тот день мы все мысленно внесли в короткий список праздничных.
Никто в доме не обращался к Аластору как к отцу или дедушке, кроме него. У него одного хватало искренней, необъяснимой, непонятно откуда взявшейся, просто абсурдной любви к этому монстру. Мы все дали ему прозвище Янтарная Тень. Нет, не потому что его тень действительно была янтарной – он ее вообще не отбрасывал, – а потому, что сам он выглядел как тень, и только расшитые золотом и серебром костюмы позволяли чужакам понять, что он не плод их воспаленного воображения. Тьма, покрывавшая его тело с рождения, не давала увидеть ни лица, ни даже просто цвета кожи.
Было у него и имя, но мы так редко обращались к нему, что отвыкли, и все называли его «сынок», «брат», «Ваше Высочество» или же по прозвищу, которое для простых работяг было все равно что титул.
При чем же здесь янтарь?
Части его тела буквально обретали янтарные очертания, когда соприкасались. Если он скрещивал руки, можно было четко увидеть тоненькие рваные линии вокруг них, но стоило рукам опуститься – линии исчезали. Казалось, кто-то выделял контуром его губы, пальцы, ногти, пряди волос, нос под определенными углами, каждый волосок в бровях. Мы называли эти конуры трещинками, представляя, что окутывающая его тьма – лишь плотная оболочка, сквозь которую отчаянно старается прорваться свет. Тьма эта не была однотонной, так что его нельзя было сравнить с полноценной тенью.
Первое время всех нас сводило с ума и кое-что еще – янтарное сияние, заполнявшее его глаза в кайме густых ресниц. Забавно, но хотя нам и не удавалось рассмотреть ни его зрачки, ни даже очертания радужек, которых, кажется, попросту не было, мы всегда легко понимали его эмоции благодаря бровям, прищуру и полоске губ.
И была у него еще особенность: он мог с легкостью обратить вас в пыль, коснувшись на эмоциях. Неважно, загрустит он, разозлится, испытает отвращение к кому-либо или вы просто рассмешите его. Так что ему с детства пришлось учиться себя контролировать. К счастью для некоторых, этот эффект распространялся лишь на смертных и предметы, которые частенько становились жертвами его эмоций.
