– Это точно, – демонстративно вздохнула Эля. – Анжелика Владимировна постоянно ко мне придирается! То буквы ей неровные, то ошибки! Вот зачем мне этот красивый почерк? Как будто хоть кто-то сейчас на бумаге пишет! Все печатают. А планшет сам исправляет ошибки. Хорошо б на ее место робота поставили.
– Эля, – назидательно произнесла мама. – Я много раз тебе говорила, что нельзя так отзываться об учителях.
Сестра закатила глаза:
– Ой, подумаешь…
– Мама права, – ответил отец. – Анжелика Владимировна – прекрасный преподаватель. По крайней мере, пока мы не придумаем кого-то получше, – решил он пошутить.
Но никто не улыбнулся. Кажется, пора было заканчивать этот спектакль с ужином.
– Я уже поел, можно пойти в свою комнату? – спросил Платон.
Отец кивнул. Платон взял тарелку и, положив ее в посудомойку, направился к себе, едва сдерживая злость. Закрыв дверь комнаты, он, неожиданно для самого себя, бросился на кровать. Хотелось плакать. Такое происходило крайне редко – он же мужчина, какие слезы! Но здесь… Он смял подушку и, давясь от ярости, начал бить ее кулаками. Искусственный материал, призванный повторять изгибы головы для удобства спящего, лишь отталкивал – а хотелось, чтобы аж перья полетели. Он помнил: перьевые подушки были у бабушки на даче. Семь лет назад он также в ярости бил одну из них, отказываясь верить в то, что все это происходит в реальности. Надеясь, что это плохой сон. Отец тогда подошел к нему и обнял, Платон чувствовал, что и его лицо, покрытое щетиной, тоже было мокрым от слез. Отец сказал: «Мы можем ее вернуть».
Сейчас дверь комнаты отворилась. Платон слышал мягкие, почти бесшумные шаги. Ладонь, как всегда холодная, опустилась ему на плечо.
– Тебе не стоит так расстраиваться, – произнесла мама. – Жизнь идет вперед, и Наташа ему очень нравится, а он ей.
– Как ты это определила? – горько усмехнулся Платон.
– Я заметила, как они смотрят друг на друга, как реагируют на прикосновения, какие слова используют в общении. Все это говорит о том, что они испытывают друг к другу сильные положительные чувства и, вероятнее всего, Наталья сможет испытывать их и к вам с Элей. Не стоит ей мешать.
– Да пусть испытывают! – воскликнул Платон. – Пусть обнимаются на работе или еще что там делают! Зачем приводить ее сюда? Зачем все портить? У нас же и так все хорошо!
Мама спокойно смотрела на него, не зная, что ответить. Платон понимал, что это слишком сложно для нее.
– Обними меня, – тихо сказал он.
Мама протянула к нему руки, ладони прижались к его футболке, а Платон, в свою очередь, уткнулся в ткань ее домашней блузки. Голова прижалась к ее практически плоской груди и слезы потекли еще сильнее. Единственное, к чему он так и не смог привыкнуть за эти семь лет, что когда мама обнимала его, он не слышал стука ее сердца.