Я – Злой.
В этом слове, как в сгустке, все – мое имя, характер, отношение к миру и уж тем более – отношение этого проклятого мира ко мне самому. Я был таким же, как вы, – с фамилией, водительским удостоверением и карточкой социального страхования.
Но теперь я просто Злой – и этим все сказано. У соседей по клеткам нет и такой клички – один лишь инвентарный номер, выжженный клеймом на затылке, – проклятое число зверя.
Все, что я вижу, – кровь, все, что слышу, – стон разрываемой плоти. Именно потому я такой, какой есть.
Боль… Чертова боль не дает сосредоточиться, разъедает изнутри кислотой. Я бессильно рычу, а тощий очкарик в белом халате с любопытством разглядывает меня через прутья решетки. Ему плевать на страдания. Ему интересен результат – что со мной сделает эта боль, в какую фигуру согнет мое тело, на сколько децибел потянет мой крик…
Злость. Бью кулаком по решетке – чтобы чертов очкарик не пялился на меня. Тот подается назад, а я с тупым изумлением разглядываю разбитый кулак: это уже мало похоже на человеческую руку. Вот дьявол… Кажется, умение удивляться давно должно покинуть меня, но видно, что-то человеческое еще теплится в этом теле.
Я не даром жру комбикорм в смрадном вольере. Чего у корпорации не отымешь – так это расчетливости. Расходы всегда соотносятся с приходами, а затраты оправданы ожидаемым профитом. Так что будьте спокойны – у меня достойное место в корпоративной иерархии.
Я подопытная крыса.
И пусть я не принадлежу к грызунам формально, фактически так оно и есть. И прав у меня не больше, чем у крысы.
Иногда кажется, что само осознание этого факта должно меня убить. Но нет: в моей крови достаточно транквилизаторов и еще черт знает какой дряни, делающей меня равнодушным к ежедневным пыткам.
Единственное, в чем просчитались мои мучители, – у меня все-таки еще есть разум. И как они ни пытались заглушить мое маленькое испуганное «Я», убивая его наркотиками, радиацией и электрическими импульсами, – я продолжаю осознавать себя в качестве разумного существа.
Или почти разумного.
Мне есть кого благодарить за подаренную надежду. За то, что я могу тихо злорадствовать, поглядывая на ничего не подозревающих лаборантов. Безжалостные, методичные, как циркулярная пила, наноботы напрасно ковыряются у меня в мозгах, взрывая нейронные связи, подкручивая мне мозги, вживляя в тело чужеродную ДНК. Кому придет в голову, что в крови этого грязного получеловека, запертого в клетке, есть мощный антидот? И никто не замечает, какие изменения происходят со мной вне аппаратного контроля.
