В голове у Карли порхают какие-то существа. Она будто воочию видит эти хрупкие крылышки, тонкие усики, двойные брюшки, слышит этот пронзительный писк, в котором есть что-то от ветра и от свиста пуль, она пытается понять, что это за существа, но тщетно.
Облака ли это, что редко показываются в зеленоватом небе над вечно пыльным, бежевым, вооружённым до зубов Велеоном?
Крошечные ли роботики, которых из останков погибших роботов мастерит злая Ластриджи, когда Роми не пускает её в ночное дежурство?
Может, это какие-то ожившие мысли Карли, давно мечтавшие стать материальными и превратившиеся в нечто невиданное?
Карли улыбается, когда представляет свои мысли невиданными. Вот бы Роми и Ластриджи заглянули к ней в голову! Что бы они сказали, когда увидели эти крылышки, что бы подумали, когда услышали этот тоненький писк, что бы сделали, когда…
Девочка вздыхает: она слишком много времени проводит одна. Роми целыми днями воюет на другом конце города, Ластриджи руководит обороной северных кварталов, а Карли сидит дома, играет с роботами и рисует углём на стенах своей маленькой комнатки.
Рисунки у неё тоже странные. Она не знает точно, что рисует, но на Велеоне, говорит Роми, такого нет.
А ещё она боится войны.
В то утро в центре города шёл непрекращающийся бой, и чтобы заглушить грохот разрывающихся снарядов, Карли зажимала уши ладонями. Она бы опустила противоминные жалюзи на окне, но их, как назло, заело, да и слышимость они не умаляли. Под конец девочка попыталась укрыться от шума под одеялом, но вместо этого внезапно услышала тонкий писк.
«Снова эти», – подумала она обречённо.
Существа в голове были, конечно, забавными, но если бы она могла понять, кто они…
«Пусть придёт Роми, и тишина вернётся, – продолжала думать Карли. – Или забежит Ластриджи, чтобы взять новую „мкару“, и скажет им, чтобы не шумели».
Ластриджи соглашалась верить в то, что в голове её маленькой сестрёнки живут какие-то чудики, но иногда Карли казалось, что она считает чудиком саму Карли. Ведь разве это не странно: велеонка, пусть даже десяти лет от роду, боится грохота взрывов, свиста пуль, пения рикошетов и стона обваливающихся домов! Как же она дальше собирается жить здесь?!
А вот Роми не слушал младшую дочь. Будучи единственным скабаром в семье, он не находил времени на то, чтобы объяснить девочке суть вещей. А суть вещей состояла в том, что женат он был дважды, первый раз – на скабаре Ластриджи, настоящей велеонке, сильной, упрямой, гордой, а второй – на скабаре Карли, джулиетянке по происхождению. Если Ластриджи от её погибшей в бою скабара достался характер, то маленькой обладательнице головных жильцов перепала только фотография. Простенькая такая фотография, переломленная как раз в том месте, где улыбались глаза запечатленной на ней женщины. Роми говорил, что на Джулиете её назвали бы матерью Карли.
