Пришлось мне отлежать на мою удачу пару мартовских недель в одной клинике. Клиника пограничных состояний называется, меня туда доставили после множества возлияний-злоупотреблений, чего уж таить. Лежал там со мной в палате, как он говорил сам про себя «старый жид тридцати пяти годков Денис Левинштейн». Он, на мой взгляд, с пулей в голове, – сначала молчал, таращился в потолок пару дней, затем повернулся ко мне и говорит весь из себя такой серьёзный:
«Слово оно больнее ножа, оно бьет прямо в клапан миокарда. Как есть говорю, мысли порою становятся проклятием. Прошу прощения у всех, кого огорчил, нанес укол словесно, проклял и даже у тех, кто напрасно огорчил меня. Даже тех прощаю, кто подножки мне делал, пытался козлом выставить. Что мне желаете – того и вам желаю, что себе желаю – того и вам пожелаю! Доброты, ума и красоты!»
Телевизора в палате не было, а мобильники не положены, только покой и тишина. Вот он целыми днями как радио начал вещать, то за теорию суперструн часа два, то про текучесть времени и его обратный ход, то ещё за какую-нибудь мутотень, типа чакр, да про каждую описание давал как профессор какой-то метафизики, что в сердце находится главная чакра как клапан сброса негативной энергетики, сквозь которую лучи из космоса приходят, вот поэтому энтропийный барьер в виде клапана миокарда беречь нужно как зеницу ока, так говорил этот Левинштейн. Интересный, одним словом, человек.
Как-то раз говорит он мне: «Алмасты, от манной каши на завтрак у меня похоже пятая чакра открылась а может агио пневма, сам Дух, снизошёл, о что за диво! Порыв к сочинительству возник. Вот вообрази, что есть на юге матушки-Руси некая республика Эльбруссия, где всякие чудные истории случаются. Живут в ней обычные люди как ты и я, любят и горюют, печалятся и радуются и всякие необычайные истории с ними приключаются, а помогает им чудак один. То шар по потолку катается, грохочет, то дом заколдованный в парке стоит, или же кто во времени путешествует. Меня от этого канала, открывшегося, аж трясет. Надо всё записать. Срочно. Мурашки по коже бегают, пока не запишу – не дадут покоя. Сказки это будут или же записки»
В тот же день попросил он у врача толстую тетрадь и ручку и принялся писать. Ночью поспит часа три и снова пишет-пишет, до самой выписки писал, а как выписался, то даже и не попрощался – исчез в тихий час, а тетрадь осталась на тумбочке. Ну я взял полистать, а сам думаю, если б свидетелем его писательства не был, то подумал бы, что он курил?! Долистал до конца рукопись, а там приписка:
