Какой он: первородный запах преступности?
Как стресс? Ржавчина с кислой отдушкой, что смешалась с ароматом липкого пота от кортизола?
Как… Пренебрежение? Гнилостный запах изо рта и неприятная пахучесть от засаленных волос на постоянно оборачивающейся голове?
Или вожделение? Смесь андрогенов – приторно-едкий анфлераж вперемешку с мускусным дыханием кожи, заправленным сандалом и пачули?
Я, экзекутор единственной оставшейся станции «NIATIS»-Север, не был так предвзят, иначе многолетняя карьера рисковала закончиться ещё до оловянной даты.
Мой чуткий нюх и ольфакторная память рисовали совсем иные симфонии для драгоценного обоняния: обволакивающий шалфей, густой пряно-лесной аккорд мха дуба, накрывающийся шелковистым ароматом гардении. Моя макросмия, повышенная чувствительность к запахам, не отличимая от маяка, – это и свет, и желание до него не дотянуться.
Всё потому, что преступник – всегда индивид, который не может существовать без своей уникальной палитры. Разнообразные сочетания… Они сильнее и ценнее, чем те ароматы, по которым люди встречают друг друга. Меня не интересует обложка, я охотник за содержимым.
Помехи из динамика на стене уже не раздражали, как прежде. Я привык к мысли, что скоро забуду эти звуки «погружения» в рабочий день. Шипение и тяжёлые вздохи сменились усталостью, принося с собой из щёлочки двери паразитический запах гари: в кабинке надзирателя на пропускном пункте, куда я пришёл, близился второй завтрак.
«Последняя неделька…», – гнусавый голос охранника не затмил припекающуюся масляную корку. Пришлось ждать, пока панельные двери отворятся перед искажённым подвальной работой носом. —«Автозак уже паркуется, доктор. Кто сегодня тянет билетик? Бешеная угонщица или домушник-поджигатель?».
Больше всего я не любил, когда мою работу сравнивают с лотереей, совершенно игнорируя важный факт: случайностей «NIATIS» не допускает.
– Лазанья подгорела, – равнодушно отозвался я.
Впереди образовался коридор, освещённый лишь половиной прожекторов, позади – неуклюжий шум и ругательства из охранной кабинки. Потресканный бетон незамысловатыми линиями вёл в овальное помещение. В нём стеклянные перегородки уже ломились под слоем пыли, а пирамиды контейнеров щемились по кривым углам, задыхались от дефицита природного света.
Подсвеченная дорожка привела меня в прилегающую к общему залу «каморку», где нехотя и даже лениво, с необыкновенной надменностью и нежеланием работать, включались многочисленные экраны. Загремели передатчики, запищал энергетический распределитель, а от быстрых миганий статистической загрузки хотелось чихнуть.
