Очень хотелось вернуться и набить трактирщику морду. «Тут недалеко» говорил, «до ночи успеете» говорил, «прямая» говорил, «не ошибетесь». Не соврал, прямая. Прямо в темный лес. Спасибо, хоть ровная. Лошадь из последних сил плетется, но не спотыкается. Надо было на постоялом дворе заночевать, но так хотелось это несчастное путешествие закончить. Хотя оно, в общем-то, еще и не начиналось.
Вообще говоря, на трактирщика я зря. Не он меня сюда загнал. Мог бы сейчас не тащиться неведом куда, а помогать батюшке с практикой в Петербурге. Или лекарем в лейб-гвардии Семеновского полка. И карьера, и научная работа, и в седле трястись не надо по дороге к черту на кулички. Все-таки военно-медицинская Академия – non penis canis est, понимать надо. Да куда там? Любовь, как говорится, слепа. А в моем случае – глуха. К доводам разума, к увещеваниям родных и друзей, ко всем, кроме Нее. «Народничество», «милосердие», «произвол судьбы», «пробуждение масс», «высшая доблесть служения». И глаза такие… горящие. Посмотришь в них – и сам полыхаешь.
Нет, в революционное крыло конечно хватило ума не залезть, но земским доктором – бегом побежал. Как же, такое благородное дело. Два года, подумал, отработаю, вернусь героем.
Только до земской больницы еще доехать надо.
В общем, к закату я только к лесу подъехал. А село, где земская больница располагалась, было как раз за лесом. По информации от трактирщика лес был в общем-то небольшой, ну да чего его слова стоят я уже понял, так что настроился на худшее. В лесу уже было темно. Не глаз выколи, но около того. Я и днем-то леса не очень люблю, а в темноте совсем беда. Что-то вокруг хрустит, скрипит, шелестит. А при луне еще хуже: тени какие-то вокруг, как будто за деревьями кто-то бегает. И я не зверей имею в виду. Я понимаю, просвещенный человек, стыдно, но ты попробуй разгоряченному мозгу объясни. В конце концов «есть всякое на свете, друг Горацио…» Жутко – аж спину сводит. И все ждешь, что кто-то как прыгнет.
Оно и прыгнуло. Вернее, свалилось тяжелым кулем мне на плечи. А я заорал. Ох как я орал. И когда чьи-то то ли руки, то ли лапы от лица отрывал, и когда скинуть его пытался, и когда лошадь моя нас обоих скинула и в лес удрала – я так орал, что, кажется, оглушил его. Я не прекращал орать, кажется, даже когда боролся с ним на земле и замолчал только, укусив его очень кстати подвернувшуюся руку (чуть зуб не сломал, между прочим). Тут уже оно то ли заорало, то ли заскулило и начало отползать в сторону. Я зачем-то пополз за ним, не знаю зачем, докусить, наверное. Но потом одумался, вскочил и замер в нескольких шагах, эдак немного бочком, приготовившись то ли бить, то ли бежать.
