Глава 1: Пролог. Наследие Безумца. 1978 год
Холодный октябрьский ветер, пахнущий сосновой хвоей и едкой серой, гулял по пустынным склонам Йеллоустонского плато. Солнце, багровое и расплывчатое, уже коснулось зубчатой кромки Скалистых гор, отбрасывая длинные, искаженные тени, что цеплялись за землю с отчаянием утопающих. В этих сумерках запретная зона, отмеченная на картах администрации Парка жирным красным крестом и грифом «С-17», казалась особенно безлюдной и негостеприимной. Воздух здесь был гуще, насыщенней; он обжигал легкие не холодом, а сокрытым жаром, идущим из самых недр. Каждый вдох ощущался как вызов, брошенный незримому исполину, дремавшему под тонкой корой планеты.
Доктор Артур Локвуд, отстегнув толстую железную цепь с табличкой «ВХОД ВОСПРЕЩЕН», шагнул за черту дозволенного. Его фигура в потертом полевом кителе казалась хрупкой и одинокой на фоне грандиозного, почти инопланетного пейзажа: выжженной земли, испещренной призрачными белыми натеками, и клубящихся фумарол, извергавших в пронзительную синеву неба столбы пара. За его спиной остался не просто административный кордон – остался весь рациональный, упорядоченный мир, мир бюрократических отчетов, утвержденных смет и вежливых, но твердых отказов. «Слишком рискованно, Артур». «Данные не подтверждают необходимость ночных замеров». «Бюджет не предусматривает».
Но его не интересовали бюджеты. Его интересовала Истина. Та самая, что скрывалась под ногами, в кромешной тьме, под давлением тысяч атмосфер, в кипящем сердце самого мощного вулканического образования на континенте.
Он был не безумцем, каким его позже назовут в кулуарах научного сообщества. Он был провидцем. Ученым старой, клерковской закалки, верившим, что Вселенная познаваема, но в ее глубинах таятся бездны, от одного взгляда в которые человеческий разум может обратиться в прах. Последние месяцы его сводили с ума аномалии. Крошечные, почти неразличимые на общем фоне сейсмического шума дрожания, не укладывавшиеся ни в одну из существующих моделей. Это были не тектонические толчки, не обвалы пустот, не привычный гул гидротермальной системы. Это было нечто иное. Нечто ритмичное.
Именно это и привело его сюда, в самое сердце аномалии, вопреки прямому приказу начальства. В его стареньком, видавшем виды «Форде-Бронко», помимо стандартного набора приборов, лежал магнитофон «Урал-112». Не цифровой регистратор, а аналоговый аппарат с катушками, записывающий звук на магнитную ленту. Локвуд доверял аналоговой записи. Она была менее точна, но куда более честна – она улавливала не только сухие цифры, но и отголоски души явления, его неповторимый тембр.
