Белые колонны отражались размытыми силуэтами, сливаясь с тенями плавных линий стен. Алл недоуменно уставился в зыбкую зеркальную панель. Что с ним случилось? Антенки закрутились вздыбленными спиральками и почернели, а белый корпус как-то неоптимистично посерел, отяжелел и отвердел. Двигаться стало неудобно. Инструкт почувствовал себя старой жестянкой, в точности, как называла его профессор Юнита, браня порой за нерасторопность. Произведя внутренний термический анализ, сканирование элементного состава металлов и их сплавов, изумленно присел на слегка скрипнувшие колесики.
Работа выхода электрона с поверхности его обшивки составила 5,65 эВ – значение, характерное для… Не может быть! Время квантовой когерентности молекулярной структуры достигло 2,28 микросекунд, что на порядки превышало показатели стандартных синтетических материалов. Полученные данные вызвали в памяти диковинные слова, напоминающие мудреные нездешние имена – Шоттки, Бор, Полинг, Гейзенберг… Но откуда они? Алл не смог припомнить никого ни в Сообществе Авторов Идей, ни тем более среди инструктов. У автопомощников вообще не имелось имен. Но он-то не совсем заурядный! Он персональный ассистент профессора Юниты и друг самого́ великого автора идеи цвета – профессора Катра.
Цифры на портативном внешнем сканере продолжили сумасшедший танец: плотность 21,09–21,45 г/см³, температура плавления 2041,4 K, температура кипения 4098 K. Обнаружилось 89,7% платино-иридиевого сплава в структуре корпуса. Откуда взялись благородные металлы? Никаких данных о плановом апгрейде в оперативной памяти не содержалось.
«Черт возьми!» – вспомнилось любимое ругательство профессора Катра. Алл не отказал себе в удовольствии повторить заклинание, памятуя о том, какое облегчение друг испытывал, произнося эти резкие слова. Кажется, произошло нечто непредвиденное. Ощущение, что все внутри сейчас закипит, поражало неотвратимой определенностью. Платина! Это может означать лишь одно… Но за какие такие заслуги он удостоился нежданной привилегии?
Макушка Алла замелькала всеми цветами видимого спектра, спиральные антенки вздыбились, и он заорал:
– Й-а-а-а!
На восторженный клич не откликнулось даже эхо. Какое эхо может быть в Галерее Сведений, где извилистые стены заглушают не только звуки, но и, кажется, мысли…
– Эй, ты чего орешь? Мне дадут вздремнуть? Хотя бы здесь. Иди к черту, жестянка.
Мелодичный голос профессора Юниты огибал выступ стены, и Алл, не видя начальницу, знал, что она сидит возле погасшего экрана, вытянув ноги и прикрыв глаза. Опять страдала по своему ненаглядному якобы ушедшему навсегда автору… Ушедшие навсегда в капсуле покоя не возвращались, и терзания Юниты по этому поводу вполне логичны. Если бы можно было ей сказать! Но настройки программы препятствовали трансляции информации, добытой в конфиденциальной беседе с автором идеи цвета. Катр, конечно, подлец. Бросил девушку на пятьдесят длинных циклов! Как говорят в потустороннем Архиве – лет. Почему, кстати, лет? У них там целых четыре времени года, а они считают этими ле́тами. И вообще, с чего им вздумалось контролировать время? Оно хаотично, к чему бессмысленные подсчеты? Вот взять, например, того же Катра: пока у него заканчивается один длинный цикл, в мире прошло уже полвека.
