«Когда одна дверь закрывается, открывается другая; но мы часто так долго и с таким сожалением смотрим на закрытую дверь, что не замечаем той, которая открылась для нас».
Александр Грэм Белл
– Марк… Марк Родионович… Возьмите себя в руки. Вы молоды, ваш организм ещё достаточно силён, чтобы бороться…
– Доктор, давайте начистоту. – Я с ужасом смотрел на свои руки. Они предательски дрожали, лежа на коленях. Никогда ничего не боялся. Никогда. А тут… – Сколько? Скажите честно. Есть ли у меня хоть какой-то шанс?
– Шанс… Он есть всегда, – врач отвёл взгляд, перекладывая стопку бумаг на столе. – Понимаете, существует вероятность, что вы попадёте в те несколько процентов, и нам удастся добиться долгой ремиссии. Самое главное – не отчаиваться.
От этих казённых, заученных слов в горле встал ком.
– И сколько… сколько длится эта «долгая ремиссия»? – выдавил я, уже ненавидя это слово.
– Бывает… Симптомы отступают лет на пять.
Голос его звучал фальшиво. Словно он и сам не верил в то, что говорил.
– А если не повезёт? – дрожь в руках усилилась, и это не ускользнуло от внимания врача. – Доктор, ваша ложь во благо только усугубляет боль. Скажите прямо, сколько мне осталось, если ремиссия не наступит?
Мне вдруг стало жаль Дениса Владимировича. Доктор и так совершил подвиг, сообщая мне – человеку, пришедшему за банальным больничным, – этот приговор. Лист нетрудоспособности он, конечно, выписал. Но присовокупил к нему направление в стационар.
– Нужно лишь подписать его у заведующей… И поставить печать… Вот здесь, – он механически ткнул пальцем в нужную графу, не глядя на меня, и этим жестом ответил на мой предыдущий вопрос. Молча. Красноречивее любых слов.
К заведующей я, разумеется, не пошёл. По крайней мере, не сегодня. Сидеть в её приёмной среди хором ругающих медицину старушек – всё равно что добровольно занять очередь на эшафот. Оно мне надо? Главное глаза доктора мне уже сообщили. Смертельная болезнь съедала меня, и шансов на исцеление не было. Ни-ка-ких. И зачем тогда занимать больничную койку среди таких же обречённых? Глотать горстями таблетки, давиться безвкусной баландой… Нет уж, благодарю покорно. Это «лечение» не прибавит мне жизни – разве что подарит несколько лишних месяцев медленного угасания.
Лучше уж я возьму отпуск. Сяду в первый попавшийся самолёт и махну на море. Или в горы. Упасть со скалы и разбиться насмерть – куда лучше, чем медленно, по капле, утонуть в больничной тоске.
В подъезде, рука привычно потянулась к почтовому ящику. Там лежала свежая пресса. Войдя в пустую, безмолвную квартиру, я швырнул газеты на стол и рухнул в кресло перед компьютером. Интернет безжалостно подтвердил диагноз доктора Галузо: острый лимфобластный лейкоз. Пятилетней ремиссии добиваются лишь немногие. У меня в запасе – год. Может, два. Негусто.
