***
Темнота. Густая, липкая, словно жидкий асфальт, поглощала его. Ислам пытался вдохнуть, но воздух будто разрывал лёгкие. Его тело, казалось, растворилось, оставив только сознание, обнажённое и уязвимое. И где-то в этой безграничной пустоте он понял: здесь нет времени. Нет ни вчера, ни завтра – только бесконечное "сейчас".
"Это… сон?" – его мысль прозвучала как шёпот в вакууме, но ответа не было.
Внезапно мрак стал плотнее. Давление усилилось, словно чёрная масса сжимала его разум. Появились звуки – тягучие, болезненные, как старое расстроенное пианино. И тут Ислам услышал:
– Ислам… – шёпот, словно треск крошащегося стекла, раздался со всех сторон.
Он оглянулся, но глаза… ничего не видели. Ему захотелось побежать, но как? У него не было ног. Не было тела. Лишь ощущение, что его тащат вниз, в самый центр этой бесконечной темноты.
– Кто здесь?! – голос сорвался. Он эхом разлетелся в пустоте, но ему ответили не сразу.
– Зачем… ты здесь? – Голос теперь стал громче. Мужской, грубый, как звук цепей, скребущих по камню.
"Я? Я не знаю, как сюда попал!" – хотел крикнуть Ислам, но слова застряли в горле, которого больше не существовало.
И вдруг его сознание захватили образы. Как в сломанном проекторе, перед его мысленным взором начали мелькать сцены из жизни. Он видел себя – того самого, который вёл дорогую машину, смеясь над друзьями, оставленными на обочине его гордости. Видел мать, стоящую у плиты, с надеждой смотрящую на него, а он грубо отмахивался, бросая: "Не сейчас, мам, отстань".
– Это… не я, – шептал Ислам, но образы становились всё чётче.
Сцена: подросток с разбитым телефоном стоит перед ним, а Ислам высокомерно заявляет: "Работай лучше нищеброд, и будет как у меня". Затем – лицо девушки, слёзы, его равнодушие.
– Плохой… ты, – прошипел голос, теперь ближе, почти касаясь его разума.
– Нет! Это неправда! – Ислам задыхался от эмоций. Грехи прошлого пронзали его, будто раскалённые стрелы.
Впереди начал вырисовываться силуэт. Чёрный на фоне чёрного. Огромный, будто он поглотил весь мрак во Вселенной. У него были длинные руки, которые казались бесконечными, как сами тени вокруг.
– Зачем сопротивляешься? Останься. Здесь покой, – прогремел голос.
– Кто ты? – Ислам ощутил, как его сознание дрожит от ужаса.
– Я… ты, – голос был пугающе спокоен. – Всё, что ты скрывал от себя. Всё, что ты забыл.
Темнота начала сжиматься вокруг Ислама. Она будто затягивала его в себя, обещая избавиться от боли и страха, но Ислам почувствовал что-то новое. Тёплое, светлое. Оно было как далёкий шёпот.
– Ислам… сынок… – этот голос, едва различимый, пробился сквозь гул и мрак. Мамин голос.
