Трава втоптана в липкую грязь, невидимые под глиной корни норовят зацепить за ноги. Даже в детстве Катя не умудрялась так перепачкаться – это другие дети, и земляне, и тху, могли извозиться, как поросята, но не она. А теперь даже в волосах грязь, брюки порваны на коленках. Пахнет гарью, листвой и железом, капли дождя оставляют во рту металлический привкус. Болит голова, и страшно саднит висок.
Холодный ствол бластера содрал кожу. Зачем так давить – неужели Тами боится, что Катя убежит? Куда она денется с корабля? Кусок металла несется через пустоту, скорчились в мягких креслах пассажиры, и страшно, страшно. В кают-компании тху с лицами, похожими на лезвия кинжалов, держат под прицелом землян. Сталь подрагивает в руках, – как будто дикари ждут сопротивления от кучки студентов.
Тами вталкивает Катю в рубку, рычит капитану:
– Корабль заминирован. Лети на Тхукан. Сейчас.
Белые от ужаса глаза второго пилота; Тами коротким тычком отбрасывает его в сторону и сильнее вжимает ствол в Катин висок.
– Пересчитывай маршрут. Быстро!
Тами говорит с сильным хакающим акцентом, как будто у него першит в горле. Катя улыбается сквозь слезы.
– В детстве ты говорил чище…
Тами смотрит бешено и недоуменно, отбрасывает девушку в сторону. Она съеживается на полу, в спину врезается твердое и холодное. Мокрое. Грязное.
Катя отодвигается от валуна, машинально тянется отряхнуть спину. Трет зудящую ссадину, под пальцами глина сбивается в катышки, и Катя испуганно отдергивает руку. Если грязь попадет на ранку – она загноится, превратится в язву. Как у тех людей, которые хлынули на Байкал во время Кризиса.
Страшная старуха с лицом в струпьях хватает пятилетнюю Катю за руку: «Доченька, нашлась, нашлась!» От нее шибает больным немытым телом, и Катя молча вырывается, еле сдерживая тошноту. Дома она старательно моет руку там, где в нее впились грязные цепкие пальцы. Льет на ладони чистую, прозрачную воду, а потом пьет – долго, через силу, с торжествующей жадностью. У них есть вода! У них много чистой воды. Папа говорит, что люди сами виноваты в Кризисе: расслабились, научившись строить звездолеты, увидев, сколько в космосе хороших планет. «Каждый думал – успею улететь, если что, – говорил папа. – Перестали заботиться о Земле. А ведь предупреждали…» Папа тоже предупреждал. Папа – ученый, а ученые хорошие.
Вокруг биостанции – палатки, шалаши, грязные куски полиэтилена, душная кислая вонь. Все эти люди, которых предупреждали, прибежали в их чистый поселок, кричат, ругаются с деревенскими. Даже дерутся – Катя видела разбитое в кровь лицо егеря. Он прокрался на станцию в сумерках. Долго говорил, размахивая руками и дергая разбитой бровью, а отец все качал головой, и наконец егерь плюнул под ноги и ушел. Отец долго смотрел на палатки, и лицо у него было тоскливое и растерянное, совсем незнакомое.
