Пролог
Сегодняшний день сильно отличался от многих предыдущих. Холодный ветер безжалостно срывал листья с увядающих деревьев и уносил их высоко в облака. В воздухе витал тошнотворный запах гнилой древесины. Сильный ливень насквозь пропитал почву влагой, которая засасывала ноги, словно зыбучие пески. Если честно, я был бы совсем не против исчезнуть в них, чтобы уйти вслед за, или вместо того, кого земля уже поглотила.
Как правило, на похоронах витает дух безмятежной скорби, и каждый из присутствующих выражает её по-своему. Кто-то уходит в себя и мужественно сдерживает слёзы, кто-то непрерывно рыдает, а некоторые, вообще, могут впасть в истерику и это абсолютно нормально. Но воинам позволено проводить соратника в последний путь лишь молча, ни больше ни меньше, поэтому меня окружали люди с поджатыми подбородками, стиснутыми в тонкую нить губами и абсолютно спокойным выражением лиц. Их стеклянные глаза не проявляли ни капли грусти, они лишь безразлично гипнотизировали чёрный валун, который служил надгробием.
Ярость, словно кипяток пронзила меня с головы до ног, ещё чуть-чуть я мог бы взорваться. Дурацкие правила, кто их только придумал, мы же люди, мы имеем право на чувства, почему нам запрещено даже малейшее проявление эмоций? Хотелось подойти абсолютно к каждому и сказать: «Ты свободен солдат, давай вылей наружу всё, что тебя гложет!». Только это всё равно бы не помогло, потому что система уже слишком глубоко влезла корнями в их мозг, и никто не поддастся искушению, даже под страхом смерти. Они чётко знают: истинный воин не может позволить себе такой роскоши, как эмоции. А самое противное – это осознавать, что как Лидер я должен быть примером и, запечатав душераздирающую боль глубоко внутри, трезво оценивать ситуацию.
Старый приём как никогда пришёлся кстати. Глубоко вздохнув, я сжал кулаки изо всех сил, задержал дыхание на пару секунд, с выдохом расслабил ладони. Стало легче.
Но трезвость ума вернулась ненадолго. Через несколько минут люди, пришедшие сюда, словно по приказу, начали уходить. Один за другим они испарились в чаще леса, оставляя меня наедине с моим чувством вины. К горлу подступил ком, и тот приём уже не срабатывал. Хотелось отчаянно кричать, но ни единого звука я так не и произнёс. Ноги подкосились сами собой. Рухнув на колени в грязь, я начал яростно рвать траву, надеясь, что это поможет. Неистовая злость разрывала изнутри. Злость на самого себя, ведь если бы не я…
Внезапно хлынул ливень. Холодные капли, стекавшие по лицу вперемешку с остатками слёз, остудили гнев. Глубоко вздохнув, я набрался мужества и посмотрел на надгробие. Ворох мыслей вылился в еле слышное: «Прости». Но, увы, легче от этого не стало, потому как единственный, кто мог принять мои извинения, этого не услышит никогда.
