Сомкнутые веки трепетали, от беспокойного сна глаза метались под тонкой кожей, словно загнанные зверьки. Ей снился сон. Нет, не один сон, а десятки разрозненных осколков. Тело наполнялось жаром, а внутри зарождалось пламя-бутон, но не подобное солнцу, а родственное смерти – чернильно-синее, обжигающее льдом, обращающее жизнь в снежный прах.
Кто-то звал её? Нет, это её срывающийся на хрип, полный отчаяния и ужаса, голос вымаливал у пустоты имена, ближе которых нет никого в мире.
– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!
Но чёрный туман – плотная завеса безвестности – поглощал её вопли, вбирал в себя, как бездонная вселенская дыра, чтобы назад уже не вернуть.
Подле спящей сидела молодая женщина с золотистыми волосами, с беспокойством наблюдая за нервозным верчением той, – будить ли сновидицу на границе сна и безумия? В спальню вошла другая женщина, в годах, но ещё держащая спину прямо и обладающая настолько пронзительным взглядом черных глаз, что у неподготовленного человека возникло бы неприятное ощущение нервозности и подавленности, осмелься тот скрестить свой взор с ней.
– Она почти готова, – едва окинув беглым взглядом, вынесла вердикт гостья.
– Но она едва держится, Евья, – слабо возразила ей Ирина Я́ншина, та, что сидела подле сновидицы, – я опасаюсь за её душу.
– Поздно страшиться, Ирина, поздно – поезд уже приближается к станции, – сухим, безапелляционным голосом отрезала Евья.
– Она так юна, – жалость переполняла Ирину, – бедняга.
Пожилая Евья, ирангийская шаманка и заклинательница, не торопилась колебать себя сожалениями при виде муки на бледном нежном личике девушки, борящейся со своими снами.
– Осталось недолго. От нас требуется – отстраниться и ждать. Девчонка должна собрать осколки в целое зеркало. Только так она вспомнит своё прошлое и получит себя целой.
Спящая издала болезненный стон. Ирина едва смогла победить порыв – встряхнуть мечущуюся девушку и разорвать оковы мрачного сна. Сон-прозрение, на который решились обе женщины, вытягивал не только силы из спящей, он мог стать темницей разума и души, навсегда приковав к постели бессловесной сломанной куклой. В комнате, хорошенько протопленной и вдобавок окуренной специальными травами, было невыносимо душно, но шаманка строго запретила открывать окна. Капельки пота, проступали на лбу девушки, стекали по вискам, увлажняя волосы и шею, тонкая ночная сорочка настолько промокла, что уже не скрывала девичьи формы. Борьба вошла в финальную стадию.
– Ну же, Зиновия, борись! – тихонько умоляла лежащую подле девушку Ирина. – Вернись, прошу тебя.
