Когда ты вернешься,
Все будет иначе, и нам бы узнать друг друга,
Когда ты вернешься,
А я не жена и даже не подруга.
Когда ты вернешься,
Ко мне, так безумно тебя любившей в прошлом,
Когда ты вернешься –
Увидишь, что жребий давно и не нами брошен.
Зоя Ященко «Белая гвардия»
– Мы можем обойтись без него? – спросила старая цыганка, с трудом поднимаясь с кресла, где сидела до этого, кутаясь в пестрый вязаный плед. Она неторопливо направилась к столу, прихрамывая и упираясь одной рукой в поясницу. У женщины было худое и очень смуглое лицо, испещренное мелкими морщинками, и не потускневшие от возраста жгуче-черные глаза. Сухая темная кожа обтягивала высокий лоб, выступающие скулы и нос с горбинкой, и тем не менее можно было представить, что когда-то очень давно, в молодости, она была яркой красавицей.
– Сиди, я подам, – подскочил с дивана напротив высокий седовласый мужчина, державшийся очень прямо и моложаво, но цыганка остановила его жестом, добрела до стола и вытянула сигарету из лежавшей там пачки. Она оперлась на край стола, сжала фильтр безгубым ртом и затянулась, не поднося зажигалку, однако кончик сигареты почернел, обуглился и вдруг забликовал оранжевыми огоньками. Небольшую комнату наполнил едкий запах табачного дыма.
– Мне уже лучше, – хрипло сказала цыганка старику, когда тот вернулся на место, продолжая встревоженно глядеть на нее. – С каждым днем все лучше и лучше. Ты успел. Здоровье я верну. А вот кто мне возвратит молодость?..
Она шумно выдохнула дым и снова глубоко затянулась.
– Так что, насколько он нам нужен? – повторила она, закашлявшись, и снова прижала ладонь к пояснице.
– Нужен, Вадома, и не он один, оба они нужны, ты же понимаешь…
Старая цыганка молча докурила сигарету, глядя пустым взглядом в никуда, расплющила ее в пепельнице и, шаркая, вернулась в кресло. Она села на плед и замешкалась. Неловко пытаясь вытащить его из-под себя, с каменным лицом, она боролась с немощью и слабостью, и седовласый подошел, обхватил и приподнял тщедушную фигурку старушки одной рукой, вытащил плед и бережно укрыл ее ноги.
– Понимаю, – глухо произнесла она, медленно кивая и горько поджав губы. – Но я не знаю, как их вернуть. Придумать не получается, соображаю плохо. Скорее, ты догадаешься, сам знаешь, у меня был очень длительный отпуск.
– Если бы только была возможность, – прошипел вдруг старик, – я бы с огромным удовольствием оставил ее барахтаться там навсегда, после того, что она сделала.
Цыганка уставилась на него своими черными глазами, и он поежился под пронзительным взглядом.
