В тот самый миг, когда время начало обратный отсчет, и стрелки всех часов в мире замерли, оцепенев от боли, Тарновский вновь вернулся назад, в майское солнечное утро, в бездумное и сонное скольжение по глади яви, словно эхом пульса, размеренное пунктиром гудков в трубке.
Обрывки телефонного разговора все еще кружат в сознании, и весенняя истома мягко, настойчиво теснит их вдаль, застилая все пастельно-золотистой пеленой, окутывая коконом уютной безмятежности. Но вот в комнату впархивает девушка, и пестрый хаос разнородных лоскутков складывается в мозаику реальности, расставляя по местам имена, роли и даты. Он вспоминает, что девушку зовут Оля, она – бухгалтер в ООО «МегаЛинк», а он – Тарновский Александр Валерьевич, вот уже десять лет, как руководитель означенного предприятия.
Как и всегда, в руках Оли – ежедневник и большая белая папка «Банк», как и всегда она пришла на ежедневную пятиминутку, неукоснительно повторявшуюся именно в это время вот уже одиннадцатый год и давно уже превратившуюся в обязательный ритуал, нечто вроде утренней гимнастики.
Хотя, ни жадным, ни меркантильным Тарновский себя не считал и таковым не являлся, с некоторых пор финансы для него были чем-то вроде стержня, краеугольного камня всего дня.
Когда-то в молодости он относился ко времени довольно легкомысленно, считая его течение размеренным и однородным, лишь много позже, после целой череды катастроф и ренессансов, развязок и начал, он научился различать его ритмы: стремительный, яркий, солнечный – утренний, медленный, густой и вязкий – вечерний.
Это совсем не укладывалось в привычный формат житейской прозы, и, скорее, было похоже на романтические фантазии влюбленного подростка, но обманчивость канонов была тогда уже очевидна ему, так же очевидна была и близость далеких, казалось бы, смыслов, масштабом аллегории разбросанных по шкале воображения. Разве юность – не утро жизни, разве сравнится она по плодотворности со старостью?
Но все это было потом, а тогда он легкомысленно прыгал со ступеньки на ступеньку, оставляя за спиной прорехи незавершенности, беспечно соря неоконченными делами, несказанными словами, непогашенными долгами. Он даже и не задумывался над этим, не подозревая, что за праздником сиюминутной безнаказанности скрывается жестокая неотвратимость расплаты. И расплата настигла его, словно эхом запоздавшего приговора, отрезав путь в прошлое, оставив один на один с ошибками, которые теперь не исправишь, с мечтами, которым никогда не суждено исполниться.
