Телефон завибрировал в моей сумке именно в тот момент, когда священник произносил последние слова над гробом отца. Я попыталась его проигнорировать, но вибрация повторилась. И ещё раз. Настойчиво, как сам Джеймс Роберт Митчелл при жизни.
– Аминь, – шептали люди вокруг, а мой iPhone настойчиво требовал внимания.
Краем глаза я заметила, как мой младший брат Майкл тоже украдкой проверяет телефон. Его лицо стало странно бледным. Сестра Эмили стояла рядом с мужем Дэвидом, сжимая его руку так, что костяшки пальцев побелели, но её взгляд тоже скользнул к сумочке.
Мы все получили одно и то же уведомление.
«Семейный помощник активирован. Добро пожаловать домой.».
Меня зовут Сара Митчелл-Томпсон, мне тридцать восемь лет, и я только что похоронила самого влиятельного человека в своей жизни. Или думала, что похоронила.
Отец умер три дня назад от острого инфаркта в своём кабинете в штаб-квартире TechVision Corporation в Пало-Альто. Компания, которую он создал двадцать лет назад из гаража в Менло-Парк, теперь стоила восемь миллиардов долларов. Джеймс Роберт Митчелл был одним из пионеров искусственного интеллекта в Кремниевой долине, визионером, который предсказал эру умных домов и персональных ИИ-помощников ещё когда все считали это научной фантастикой.
Он также был отцом, который пропустил мой выпускной из Стэнфорда, свадьбу Эмили и первые шаги внука Майкла по имени Итан. Человеком, который знал больше о нейронных сетях, чем о том, что происходит в сердцах собственных детей.
Или так мне казалось до этого момента.
Похороны проходили на кладбище Альта-Меса в Пало-Альто. Сотни людей пришли проводить в последний путь человека, который изменил мир технологий. Представители Google, Apple, Meta, десятки стартапов, которые он финансировал или консультировал. Губернатор Калифорнии произнёс речь о "потере великого новатора". Журналисты со всего мира транслировали церемонию в прямом эфире.
Но для меня это были просто похороны папы. Человека, который научил меня программировать на Python в десять лет и забыл поздравить с защитой диссертации по биоинформатике в двадцать пять.
– Мама бы гордилась им сегодня, – прошептала Эмили, когда мы стояли у края могилы.
Наша мать умерла от рака, когда мне было шестнадцать. Отец никогда больше не женился, утопив горе в работе и бесконечных проектах. Он говорил, что создаёт будущее для нас, но мы росли, ощущая себя сиротами при живом родителе.
Майкл молчал всю церемонию. В свои двадцать девять он выглядел старше нас всех – бледный, с тёмными кругами под глазами, в плохо сидящем костюме. Он единственный из нас не пошёл в технологии. Майкл стал художником, что отец никогда по-настоящему не принял. "Искусство – это хобби, а не карьера", – говорил он. Эти слова разрушили их отношения навсегда.
