В хмурый серый вторник Потапыч с вёдрами шёл на мусорку. В правой руке нёс своё ведро, в левой – бабки Мельпомены из третьего подъезда. Мусорка стояла за домом и идти было недалеко. В понедельник он тоже выносил мусор. Также, как и много дней до этого. Каждый день Потапыч приходил сюда. Останавливался. Медлил, из-под бровей хмуро оглядывал кучи разбросанного мусора. Вот торчат пружины из рваного дивана и покачиваются, словно головы китайских болванчиков. Кивают: да, когда-то мы были частью красивого интерьера, а сейчас сломаны. Оттого качаемся на ноябрьском ветру, как забытые сухие колосья после сбора урожая. Пустые пластиковые бутылки разных цветов и ржавые банки соседствовали с изъеденным молью и плесенью старым тулупом. Чёрное нутро подгоревшей кастрюли будто кричит что-то в картине. В картине немого страшного кино. Из кучи битого кирпича торчат ножки от венских стульев. Тех самых, что искали великий комбинатор и отец русской демократии. На битых стёклах блестят серебряные капли. Дождь, роса, слёзы? Выбирай, что нравится. Особенно хмурился Потапыч на грязную детскую одежду, безголовые и безногие игрушки и вырванные уродливыми узорами страницы книг. Тогда три глубоких линии сходились в складку прямо в центре переносицы, а серые глаза становились пасмурными. Когда-то детские пухлые пальчики переворачивали эти страницы. Гладкие, хрустящие, с яркими рисунками – они радовали глаза малышей.
Потапычу очень хотелось найти общий язык со свалкой. Она полновластно владела вещами, которые наполняли совсем другой мир. Его мир. Но всё, что он говорил:
– Вот. Забирай, – и протягивал мусор, свой и бабкин.
Свалка равнодушно пускала газы в ответ. Потапыч уже собирался уходить. Но увидел её. Скорее почувствовал. На расколотой и пожелтевшей раковине лежала гитара. Бог знает, как она попала сюда. Перекошенная дека местами ещё блестела лаком, и жалобно торчали порванные струны, а гитара… выглядела королевой свалки. На одно долгое мгновение вернулся мальчик Коля, который часами любил перебирать струны и петь на закате песни у костра.
Гитару Потыпыч взял себе. По старой памяти поставил на кухне. Закадычный друг Лёха когда-то здесь под гитару пел матерные песни Высоцкого. Это случалось, когда Маша с сынишкой Игорем уезжали к маме в деревню. Лёха приходил в гости, и они не спали до утра. Наспех открытая банка шпрот, помидоры домашнего посола, чёрный ароматный хлеб и пузатый запотевший графин самогонки уважительно внимали мужским разговорам. Как-то Лёха уснул прямо на табуретке, прислонившись к холодильнику. За изгиб, как хрупкую девушку, в крепких объятьях друг держал гитару. Сейчас на табуретке сидел Потапыч, являя собой образ роденовского мыслителя. Сгорбленная спина, локти на коленях. Опущенная голова давала взгляду возможность видеть только кусок пола.
