«Уничтожения ждёт весь мир».
Иоганн Вольфганг Гёте. Фауст.
«… внезапно, что—то резко потянуло её вниз, прямо во время прыжка, как будто кто—то схватил её за ногу и резко дёрнул на себя со всей силой. Жуткая гримаса боли исказила её лицо, губы крепко сжались, превратившись в тонкую белую полоску, глаза медленно стали вылезать из орбит, однако, в них не было ни страха, ни боли, было лишь понимание, понимание безысходности и обречённости, понимание того, что это конец. Понимание того, что так все и должно было быть, что так все и должно было закончиться.
Да…
Она знала об этом…
С самого начала знала…
…Я протянул к ней свои руки, но было уже поздно. Я не успел, а лишь коснулся кончиками своих пальцев стремительно уносящиеся вниз локоны её развевающихся волос. Темнота поглотила её тело, и был слышен только шёпот:
– Я люблю тебя……»
Резко вздрогнув, я открыл глаза.
Чтобы понять, где нахожусь, мне потребовалось некоторое время. Я заморгал, пытаясь убрать дымку и восстановить зрение, но далось мне это не сразу. В лицо светил яркий, обжигающий, заставивший меня снова зажмурить глаза, свет. Я замер и пролежал так ещё некоторое время.
Аккуратно приоткрыл веки.
Потекли слезы.
Снова закрыл глаза.
Сильно жгло.
Вокруг заплясали разноцветные пятна, которые медленно расплывались, оставляя за собой тонкие, но казалось, весьма осязаемые и твёрдые полоски, похожие на маленьких червячков. Зрение восстанавливалось, фокусировалось. Жечь перестало. С диким прищуром, я огляделся.
Все выглядело, как в недорисованном мультфильме. Раковина, стиральная машина, зеркало, зубная щётка, шкаф, мыло. Слишком резкие, режущие глаз, очертания, слишком острые углы, слишком яркие отражения и блики. Это была ванная, я был в ванной комнате, своей ванной комнате. Почему я тут, и что тут делаю, ни понять, ни вспомнить сразу, я не смог.
В одних шортах, я лежал на дне самой ванны, слегка прикрытый разноцветной водостойкой шторкой, небрежно сорванной с крепёжной штанги. Спина прилипла к акриловой, кое – где потрескавшейся, поверхности, а ноги и шея затекли настолько сильно, что мне потребовалось довольно длительное время, чтобы полностью их размять и нормализовать кровообращение.
Всё ещё до конца не привыкшие к яркому свету глаза, опухли, организм сопротивлялся пробуждению, а что творилось в голове, было для меня загадкой.
Мыслей не было.
Соображений никаких.
Моральный туман, белый шум.
Глубоко вздохнув, я откинул голову на край ванны, закашлял и произнёс хриплым, противным самому себе, голосом:
