– Дай я поправлю, – тихо сказала Фир.
Ее тонкие пальцы скользнули по мужской шее, выпрямляя воротник-стойку. Мужчина прищурил глаза, наслаждаясь прикосновением, ее изысканным ароматом и нежным голосом, шепчущим на ухо.
В темноте, всегда в полной темноте, кроме тех редких моментов, когда волк частично или полностью вырывался на поверхность.
{Экхарт уже и не помнил, когда в последний раз боялся тьмы. Возможно, в далеком детстве… хотя нет. В последний раз темнота напугала оборотня, когда он ослеп. В тот раз мужчина подумал, что просто не может открыть глаза. Такое уже было однажды, когда кровь из разбитой головы застыла прямо на веках, слепив ресницы и лишив его зрения, поэтому вервольф был спокоен какое-то время.
Когда Экхарт понял, что глаза открыты, а света нет – пришла паника. Всепоглощающая, лишающая связных мыслей. Мужчина стал задыхаться, но почувствовал чьи-то руки, обхватившие его плечи. Вервольф дернулся, упав с приличной высоты. Только потом узнал, что лежал на импровизированной кровати.
– Меня не так легко свалить с ног, – зашептал ему на ухо чуть хриплый женский голос, – но тебе, похоже, это удалось.
Фир стала ниточкой спасшей его от тьмы.
Такая нежная, мягкая и невероятно сильная, она пахла солнцем, сексом, кровью и немного зеленой листвой. Смех ее был самым лучшим звуком, который он слышал в жизни, а нежное прикосновение пальцев – просто ошеломляющим. Именно тогда Экхарт понял смысл выражения «нет слов».
Фраз, которыми можно было бы выразить все эти ощущения, не существовало в природе.
Через несколько лет, когда мужчина в какой-то мере свыкся со своей слепотой, ему приснилась Богиня, хотя это больше походило на видение с запахами и звуками. Вервольф даже на секунду испугался – что если именно произошедшее было сном и Фир не существовало? Но, когда он увидел Даннан, все сразу встало на свои места.
Экхарт узнал Ее сразу, хотя и являлся язычником вопреки всем рассказам своей возлюбленной.
Как можно не узнать мать и дочь, сестру и подругу, любимую и любовницу?
Дану была ими, всеми сразу.
Одновременно молодая и старая, юная и опытная, бесконечно мудрая. От Нее волнами исходил покой и постоянное движение, будто Богиня заключала круговорот жизни в себе самой.
И запах… волны сладкого аромата, которым когда-то пахла его мать еще до того, как годы и ранняя смерть стерли ее лицо из памяти, оставив только это нежное цветочное напоминание.
– Хочешь ли ты жить вечно, сын мой?
Звук Ее голоса был отражением всех женщин, которых он слышал в жизни.
Миллионы тонов и оттенков – старые и молодые, смеющиеся и печальные. Будто трубы судного дня поют свою прекрасную и ужасную песню.
