Хомяк определенно был дохлым. Крохотный лохматый комок, рвано окрашенный в рыжее с белым, валялся ровно посередине аквариума, здрав кверху скрюченные когтистые лапки. Верхняя губа зверька упала, обнажая длинные желтые зубы, страшные и некрасивые. Предсмертный оскал маленького зловредного грызуна. Оставалась еще небольшая надежда, что если потыкать его какой-нибудь палочкой, он вдруг возьмет да оживет, но… Впрочем, какого черта? Не отрывая взгляда от окоченевшего тельца, где-то глубоко внутри надеясь, что хомяк вот-вот перевернется, зевнет и невозмутимо начнет заниматься своими хомячьими делами, я нащупал органайзер и наугад выудил из него первый попавшийся карандаш. Чувствуя себя живодером, я склонился над аквариумом и осторожно потыкал хомяка острым грифелем. Паршивец, естественно, не ожил, не заверещал и не кинулся прятаться в ворох газетных клочков, с любовью нарезанных Леськой.
– Плохо, – пробормотал я вслух.
В последнее время разговаривать с собой вошло у меня в привычку, отвязаться от которой не получалось. К счастью, пока еще я не вел длинные философские беседы с альтер эго, но довольно часто резюмировал некоторые очевидные выводы. Вот как сейчас, например. Сама по себе смерть грызуна не была трагедией, особенно для меня – человека взрослого, схоронившего за свои тридцать шесть лет четырех крыс, морскую свинку, пару волнистых попугайчиков и самого лучшего в мире пса. Но пятый хомяк за месяц, это, согласитесь, перебор. Слава богу, вчера Зинаида Сергеевна, моя теща и по совместительству Леськина бабушка, забрала внучку к себе на ночь. Еще оставалось время все поправить. Не то чтобы я умел оживлять хомяков… во всяком случае, не больше, чем остальные родители. Однако нельзя отрицать, что за последние тридцать дней я весьма поднаторел в этом вопросе.
С первым, черным пушистым толстяком с живыми и умными глазами, я, надо признать, лопухнулся по полной. С другой стороны, откуда мужику, в одиночку растящему одиннадцатилетнюю дочь, знать такие тонкости? За давностью лет как-то уже и забылось, как меня самого родители оберегали от смерти питомцев. Потому-то я сдуру, честно и искренне, попытался объяснить Леське, что хомячки долго не живут в принципе. Кончилось тем, что на руках у меня оказалась ревущая в голос дочка, а сам я неуверенно мямлил, что «все хомячки попадают в рай», безбожно перевирая цитату из старого английского мультфильма про собак.
Второго питомца, купленного для утешения дочери и скоропостижно скончавшегося через девять дней, мне удалось подменить похожим хомяком, в спешном порядке приобретенным в ближайшем зоомагазине. Вообще-то я был почти уверен, что Леська подмену заметит. У детей, в особенности у девочек, на такие вещи нюх – они ложь за версту чуют. Я даже заранее заготовил небольшое шитое белыми нитками оправдание, которое, при определенной удаче, должно было сойти за правду. Еще одна детская особенность – они верят в то, во что хотят верить. Однако обошлось. Операция прошла успешно. В лучших традициях «сколькитотам» друзей Оушена. Дочка игралась и сюсюкалась с новым любимцем, не подозревая, что он уже не просто новый, а новый-новый. Этот хомяк протянул неделю – и на том спасибо. Следующего хватило только на три дня. И вот, наконец, пятый, практически юбилейный хомяк, сдох через десять дней, когда я практически уверовал в окончание хомячкового мора.
